Сергей Яковенко - Омут

– А что такое завпсихмед?

– Не-е-ет, брат, – растянулся он в блаженной улыбке. – Не завпсихмед. Завэкспсихмед!

На последнем слове парень сделал особенный акцент и ткнул указательным пальцем в потолок.

– И что это значит?

– Это значит, что ты не простой псих. Там после того, как тебя увели, такой консилиум собрался! Я за пять лет здесь ни разу такого не видел. Даже Литвиненко сюда пришёл! А он, на моей памяти, тут один раз всего был! И то для того, чтобы по морде Костенко дать, когда тот бухой на работу приехал и его «мерс» на парковке помял. – Он смолк и стал буравить меня пытливым взглядом.

– Так что ты хочешь от меня услышать, я не пойму?

Бугай почесал репу. Он думал, и было видно, что очень старается. А когда подумал, сказал:

– Ну, не знаю. Просто интересно, кто ты такой.

– Семёнов я.

– Да это я и без тебя знаю. Блин, ну скажи! Интересно же! Или буду бить.

Я отставил в сторону миску с кашей. Судя по его внешнему виду и уровню интеллекта, он мог и умел бить. Возможно, сильно. А у меня ещё сломанный нос не до конца сросся. Поэтому я пожал плечами и, стараясь говорить как можно более мирным тоном, сказал:

– У меня диагноз необычный. СПС после полной обструкции повышенной сензитивности. Кажется, как-то так. Могу ошибаться.

Парень скривил губы, выказывая то ли понимание глубины вопроса, то ли уважение к необычному диагнозу. В любом случае бить он явно передумал. У меня отлегло, и я решился уточнить:

– Так что всё-таки значит завэкспсихмед?

– Заведующая Отделением экспериментально-психиатрической медицины. Новое, короче. Недавно открыли. Года два назад где-то. Они напрямую Минздраву подчиняются. Всё, типа, засекречено наглухо. Типа, лечат нетрадиционными методами. Ну, не лекарствами там, а хреновиной всякой. Понял?

– Какой ещё хреновиной? – насторожённо поинтересовался я.

– Не, ну там базарят постоянно друг с дружкой, сюси-пуси, туда-сюда. Я точно не знаю. Говорю же – секретно всё. Никому не говорят. Но трупы оттуда регулярно в морг таскаем.

– Убивают, что ли?

– Да не. Вряд ли. Сами вешаются. Тебя, кстати, тоже туда завтра переводят. Регеций настояла. Я сам слышал. Литвиненко сначала против был, но с Аглаей Рудольфовной спорить – неблагодарное дело. Она, конечно, красава вообще. – Он скривил рот в одобрении и кивнул.

Стало не по себе. По спине пробежал неприятный холодок.

– Да не ссы! – хихикнул бугай. – Там у них все эти спэсы как на курорте отдыхают. Телики у них плоские, кровати с перинами. Ходят, где хотят. Кормят, как в ресторане. Короче, полный фарш. Я тебе так скажу: ни в одном отделении у нас столько самоубийц нету. Даже на буйняке вешаются раз в пятилетку. А всё почему? Потому что дисциплина жёсткая. Рыпнулся какой-нибудь мудак на себя руки наложить – отмудохали до потери сознания, и всё! Сразу человеку жить хочется! А тут – контроля нет, дисциплины нет, всё на приподносе. Вот они и бесятся с жиру! Скучно им там. Понимаешь? Нежные эти спэсы. Так что ты это… Если тоже нежный, не соглашайся. Или вообще не коси на дурку. Лучше уж на зоне пятёру перекантуешься и гуляй дальше. А то тебе этот диагноз потом вообще жизни не даст. На работу нормальную не устройся, права водительские не выдают. За что тебя закрыли, кстати?

– Убийство.

– А-а-а… – Он сделал маленький шаг назад. – Ладно, короче. Пойду я. Обед-то уже был. Пропустил ты его, пока у Регеций сидел. Это я тебе так… по личной инициативе кашу организовал.

– Спасибо, – сказал я, и парень, не сводя с меня глаз, пятясь, вышел.

Утром, как и говорил караульный, за мной пришли. Вывели в наручниках из здания и под конвоем сопроводили в другой корпус. Он так же, как и этот, находился на приличном удалении от остальных, но выглядел совсем иначе. Двухэтажное современное здание, выкрашенное в нейтральные пастельные тона. Даже стёкла в окнах имелись вполне привычные – прозрачные и чистые. А решётки так удачно вписывались в общий вид строения, что возникало ощущение, будто без них оно выглядело бы, если не хуже, то уж точно не лучше. В общем, если бы не предварительный разговор с караульным, я точно обрадовался бы переводу сюда. То, что из этого внешне приятного здания регулярно выносят трупы людей, покончивших с собой, заставляло испытывать лёгкую панику. Такое чувство иногда возникает, когда боишься неизвестности.

Как только я переступил порог экспсихмеда, а за спиной захлопнулась тяжёлая бронированная дверь, я понял, о чём вчера говорил караульный. Было ощущение, будто я попал не в психиатрическую лечебницу, а на ресепшн какого-нибудь не дорогого, но очень уютного отеля. В просторном, хорошо освещённом зале стояли белоснежные кожаные диваны. У противоположной от входа стены – длинная стойка, за которой сидела миловидная медсестра в накрахмаленном халате и белоснежной медицинской шапочке. За её спиной стояли шкафы с аккуратно расставленными на них разноцветными папками. Пахло чем-то цветочным, а на журнальных столиках лежали яркие журналы о путешествиях.

– Добро пожаловать, – услышал я знакомый голос Аглаи. Она шла мне навстречу и улыбалась. – Рада вас видеть в нашем скромном заведении.

– Да уж, – ухмыльнулся я, – скромном – это скромно сказано.

Она оценила мою шутку и улыбнулась.

– Снимите, пожалуйста, наручники, – потребовала она, и конвоиры поспешили исполнить.

Я потёр ноющие от браслетов запястья и вопросительно посмотрел на Аглаю.

– Прошу вас, Николай. – Она в который раз лучезарно улыбнулась и указала на дверь, ведущую из помещения ресепшн вглубь здания. – Не волнуйтесь. С этого момента вы под моим попечением и относиться к вам будут соответствующим образом. То, через что вы уже прошли, теперь позади. Здесь вас ждут совершенно другие условия проживания и лечение, не имеющее аналогов ни в одной другой клинике мира. Надеюсь, вам у нас понравится.

Она провела меня на второй этаж. При этом на пути нам не встретилось ни единой металлической или бронированной двери. Стены и полы были стерильно чистыми, на лестничной клетке в горшках зеленели пальмы, из динамиков, вмонтированных в стены, тихо лилась ненавязчивая классическая музыка, а в коридорах через каждые десять метров были установлены кондиционеры. Глядя на всё это, я не сдержался и сказал:

– Честно говоря, Аглая, я в небольшом шоке. Не верится, что всё это – государственная больница. Даже подумать страшно, чем вы тут занимаетесь, если вас так финансируют.

– Бояться нечего, Николай. Всё предельно просто. Три года назад я и несколько моих коллег представили уникальный проект экспериментальной методики лечения СПС на выделение гранта от Министерства здравоохранения. Мы шли к этому девять лет, работая круглосуточно и без выходных. Можно сказать, я посвятила этому всю свою жизнь без остатка и продолжаю отдаваться работе до сих пор. Как вы, наверное, уже успели заметить, человек я настойчивый и не лишена таланта убеждения. В итоге нам удалось убедить чиновников в выделении необходимой суммы для финансирования проекта, а спустя всего месяц после его запуска и после того, как выписался первый, полностью выздоровевший пациент, сумму гранта увеличили втрое. Чтобы стало понятнее, скажу, что до сих пор полностью излечить человека, страдающего СПС, не удавалось никому. Мы – первые.