Олег Дивов - Модноверие [Антология]

— Кто, я?.. — хрипло прошептал Егорка. Голова разламывалась.

— Да нет!.. — Бородач скорчил гримасу. — Я, я перепутал. Вот и засветил тебе… Ты уж извини…

— Да что там можно было перепутать?

Бородач совсем сник.

— Мне, видишь, поблазилось, что пароль «с честным словом и верным делом». А потом я в бумажку-то глянул, вижу — ты все верно сказал. Только поздно уже было…

— Чем ты меня так? — простонал Егорка.

— Да кистенем…

— Вот же зараза! А если б убил?

— Ну так не убил же, — белозубая улыбка раздвинула бороду. — Выпить хочешь, братка?

Егорка поразмыслил. Являться к Добробою пьяным не хотелось, но голова болела зверски, и анестезия бы не помешала.

— Давай, — решительно сказал он.

На свет явилась огромная, литров на пять, бутылка с мутноватой жидкостью. Бородач щедро набулькал жидкость в кружку с отбитой ручкой и всунул Егорке в руку. Егорка понюхал — из кружки ощутимо пахнуло солеными огурцами.

— Это что? — боязливо спросил он.

— Мед, — уверенно ответил бородач. — Пей, братка, не сомневайся.

На вкус мед оказался точь-в-точь как самогон, смешанный с рассолом в пропорции один к одному. Егорка подавился, но выпил. Бородач наполнил кружку снова и маханул, молодецки дернув бородой. Потом протянул Егорке широкую, как саперная лопатка, ладонь.

— Ты, Светомысл, парень хороший, и голова у тебя крепкая! Меня звать Терпило, я старший отрок в дружине Детей Святовита.

Егорка вяло ответил на железное пожатие Терпилы. В голове по-прежнему перекатывались тяжелые валуны.

— Ты пей, пей мед, — Терпило плеснул ему еще граммов сто самогонного рассола. — Его наши предки пили, он им был вместо вина, аспирина и декседрина вместе взятых. Оттого и били всех подряд, даже тех, кто случайно под руку подвернется…

— Похоже, ты не просто так две ночи не спал, — догадался Егорка. — Квасил, небось, в дозоре?

— Ну так, — засмущался Терпило. — Дозор ночной, сам понимаешь…

После второй кружки огуречного меда Светомыслу полегчало. Он огляделся и оценил обстановку. Обстановка была крайне проста: изба с голыми стенами, колченогий стол, украшенный бутылью и кружкой, да неэстетичного вида топчан в углу. На кособокой этажерке стоял маленький деревянный идол Перуна, вымазанный чем-то темным.

«Экономят на реквизите», — машинально отметил Егорка. Он вдруг почувствовал себя очень голодным. Даже если насчет декседрина Терпило преувеличивал, то аппетит его мед вызывал зверский.

— Слушай, терминатор, а похавать у тебя есть что-нибудь?

— А как же! — обрадовался бородатый отрок. — Медвежатинка, свежий засол!

Из прочитанного перед миссией материала Егорка помнил, что медвежатина должна солиться как минимум месяц. Но желудок сводило так, что спрашивать, прошел ли положенный срок, не хотелось.

— Тащи, — вздохнул он.

Медвежатина оказалась подозрительно похожей на обычную тушенку, зачем-то смешанную с брусничным вареньем. «Ну, тушенка так тушенка, — подумал Егорка с облегчением, — хоть трихинеллез не подхвачу…» О том, в каких условиях жили порубежники, в Москве ходили страшные байки. В потайном кармане куртки у Егорки лежали две пластины «Фильтрума», но доставать их при Терпиле он стеснялся.

— А где князь? — спросил он, вытирая жирные от угощения губы. — Старшие сказали, он в схроне сидит.

— Ага, — ухмыльнулся отрок. — Сидит… Он на одном месте никогда дважды не ночует, только потому и жив до сих пор. Где Добробой — никто не ведает, но я про тебя уже сообщил, так что теперь мы будем сидеть и ждать, когда он к нам пожалует.

— И долго ждать?

Терпило пожал широкими плечами.

— Кто ж его знает. Может, сегодня приедет, а может, завтра. Да ты не горюй, братка, у меня в погребе меду еще много…

Добробой приехал поздно вечером. К этому времени гридень Светомысл был уже пьян, как фортепьян, и отроки князя сразу же потащили его в сени — приводить в чувство. Они трижды окунули его головой в деревянную кадушку с ледяной колодезной водой, после чего один из отроков посветил ему в глаза ручкой-фонариком и остался доволен результатом.

Пошатывающийся Егорка, вытирая лицо рукавом, вышел во двор, где около большого черного «Хаммера» стоял князь — его приземистый широкий силуэт очень четко вырисовывался на фоне встающей над полем луны. Добробой стоял к Егорке спиной, и только мощное журчание подсказывало, что князь вовсе не любуется пейзажем, а занят гораздо более важным делом.

— Ой ты гой еси, великий князь… — неуверенно начал Егорка.

— Сам ты гой, — не оборачиваясь, отозвался Добробой. — Не умеете в своей Москве пить — так не беритесь.

— Да нормальный я уже! — с досадой сказал Светомысл.

Князь перестал журчать и энергично передернул плечами.

— Ну, раз нормальный, то пойдем выпьем. И потолкуем о делах наших.

— Пойдем… те, — обреченно вздохнул Егорка.

В дом заходить не стали. Оказалось, что за ним, невидимый для посторонних глаз, разбит большой походный шатер — тент с противомоскитной сеткой, под которым стояли сколоченные из толстых бревен скамьи и большой дубовый стол. За столом расположилась княжья дружина — человек десять крепких мужиков в камуфляже — и длинноволосый седой старик в белой вышиванке. Добробой, одетый в спортивный костюм — Светомысл заметил, что вместо адидасовского трилистника на нем была вышита руна «Одал», — прошел и грузно сел во главе стола, махнув гостю рукой — садись, мол, не стесняйся.

Егорка поискал глазами, где бы ему сесть, но не нашел. Дружинники делали вид, что не замечают никакого гостя. Один только старик в вышиванке смотрел на него пристально, не мигая, круглыми, как у совы глазами, и под этим взглядом Егорке стало очень неуютно.

— Вот, — сказал Добробой гулким голосом, — приехал к нам, значит, человек из Москвы. Не обманули москвичи. Есть, значит, и у них яйца.

Дружина с готовностью заржала. Егорка не очень понял княжеский юмор, но отметил, что атмосфера за столом мгновенно разрядилась. Один из дружинников даже подтолкнул соседа бедром и немного подвинулся на скамье.

— Садись, Москва.

— Спа… — начал было Егорка и осекся. Как принято здороваться у порубежников, он забыл. Точно не «спасибо», об этом его предупреждали на инструктаже раз двадцать. Порубежники — не столичная хипстота, у которой приветствие «здорово, старый перун» ничего, кроме идиотских ухмылок, не вызывает. Здесь за такое могут и в хрюк втереть. И базар следует фильтровать не менее внимательно, чем с урками на зоне. Скажешь неосторожно «спасибо», сразу же прикопаются — а что это за бог такой, который спасать должен? А не тот ли, которому попы на гелендвагенах кланяться заставляют? А может, ты сам, того, из рабов божьих будешь? Нет? А чем докажешь? Ну и так далее…