Олег Дивов - Модноверие [Антология]

— Проводил археологическую разведку, — Егорка полез за документами. — Вот открытый лист от Института археологии в Москве, вот письмо от Института археологии Национальной академии наук в Киеве…

— И что же ты там наразведывал, разведчик? — прищурился лейтенант.

— Вот, бабу нашел, — Светомысл махнул рукой на стоявший на солнцепеке пикап. — Каменную.

— Показывайте.

Баба занимала почти весь кузов пикапа. Здоровенный каменный идол с грубо вырезанным лицом и схематично намеченными толстыми руками, скрещенными на животе, лежал, перехваченный брезентовыми ремнями, и тупо пялился в ярко-голубое майское небо.

— Какая же это баба, — сплюнул Асланбеков, — идолище какое-то поганое. Вон и борода у него.

— Это древнеславянский идол, — объяснил Егорка. — На самом деле он только так называется — каменные бабы в основном половецкие, а это, скорее всего, редкое изображение Перуна. Видите, он молнии в кулаке держит?

— Ценная, должно быть, хреновина? Если такая редкая?

Егорка, наученный горьким опытом, помотал головой.

— Как сказать — для науки представляет определенную ценность, а так…

— И что, — недоверчиво нахмурился лейтенант, — небратья тебе ее спокойно дали вывезти?

— Ну, — Егорка скорчил гримасу, — что значит «спокойно»… Обобрали, конечно, до нитки. Но ведь для науки же… Теперь ее в музее поставят. В Историческом, на Красной площади.

— Я бы такую у себя даже на огороде не поставил ворон пугать, — решительно сказал Асланбеков. — Больно уж уродливая. Ладно, давай свой паспорт.

Спустя десять минут Перун въехал на территорию России.

Открытие новой экспозиции было назначено на двадцатое июля — конечно же, с умыслом. Гридень Светомысл и еще девятнадцать человек из братства Волчьего Солнца приехали на Площадь Революции за час до назначенного срока — посидеть в «Бургомистре», выпить по кружке темного пива.

Сели на летней террасе. Егорка покрутил головой и увидел на площади перед выходом из метро знакомую бородатую физиономию — отрок Терпило тоже был здесь, а с ним несколько человек из братства Детей Святовита. Егорка помахал старому приятелю рукой — Терпило заметил, обрадовался и о чем-то быстро заговорил со своими товарищами. Через минуту рослые и плечистые «дети» уже расталкивали сидевших на террасе, пробиваясь к московским соратникам.

— Здравия, братья! — Терпило обхватил медвежьими лапищами поднявшегося навстречу ему Егорку, сжал крепко, до хруста. — С праздником вас, с Перуновым днем!

— И вы здравы будьте, порубежники, — старейшина Волчьего Солнца, Добрыня, отер от пивной пены усы и повелительным взмахом руки подозвал официанта. — Ну-ка, поставь нашим друзьям еще столик, да побыстрее.

Пока официанты организовывали место для новых гостей, Светомысл и Терпило обменивались впечатлениями: Егорка рассказывал о своих приключениях в Киеве, отрок — о том, какой огромной и по-муравьиному перенаселенной показалась ему Москва.

— Как вы тут живете-то, братка? — спрашивал он. — Сколько ж здесь народу обитает — миллионов десять?

— Официально — двенадцать, — отвечал Светомысл. — Но на самом деле пятнадцать как минимум. Одних гастарбайтеров миллионов пять.

При слове «гастарбайтеры» тень набежала на простодушное бородатое лицо Терпилы.

— А знаешь, кого я вчера видел? — почему-то шепотом спросил он. — Жирослава. Он в переходе у Киевского вокзала работает. На себя, правда, не похож, но это точно он, зуб даю.

— Кем же он там работает? — удивился Егорка. — Продавцом, что ли?

— Собачка у него там, — объяснил Терпило. — Белая такая. Он ей на корм собирает.

— Да ты ошибся, наверное. Зачем киевскому волхву в переходе побираться?

— Того не ведаю, — вздохнул отрок. — Но человек он непростой, и личин у него много.

Тем временем гостям принесли пиво, и Добрыня, подняв свою кружку, торжественно провозгласил:

— Слава родной земле! Слава предкам! Слава Роду!

— Слава Роду! — громко откликнулись Дети Святовита.

На них оглядывались. Егорка почувствовал поднимающуюся откуда-то из глубины души гордость — его окружали не просто друзья, а братья, родичи, и это возвышало его над всеми пятнадцатью миллионами жителей громадного мегаполиса, разобщенных, как атомы, не чувствующих своих корней, не имеющих силы. Он крепко сжал кулак и ткнул им в твердое плечо Терпилы.

— А помнишь, как ты меня — кистенем? Вот же болван здоровый!..

— А у тебя башка крепкая оказалась, — захохотал Терпило. — Как у Перуна дубоватого…

Егорка подавился смехом.

«Почему он каменный? — спросил он той ночью у Жирослава. — Перун же должен быть деревянным, его священное дерево — дуб».

«Дубового Перуна христиане сбросили в реку, — ответил волхв. — И он утонул, хотя кияне и просили бога — «Выдуби, выдуби!». Пролежав тысячу лет на дне, Перун обрел крепость камня. Приходит пора, и грань между камнем и деревом стирается, как стирается она между деревом и человеческой плотью. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Когда человек родится, он слаб и гибок, а когда умирает, он крепок и черств. Понимаешь ли ты меня, кацап?»

«Понимаю, что ты цитируешь Лао-Цзы, — сказал ему Егорка. — Но ты не ответил на мой вопрос».

«Ответ ты получишь, когда выполнишь волю бога, — Жирослав с гримасой отвращения принялся натягивать парик. — А пока что позаботься о том, чтобы Перун попал в Исторический музей к двадцатому июля».

— Я рада, что в этот замечательный день на открытии нашей выставки «Лики славянского язычества» присутствует молодой, подающий надежды историк из РГГУ Георгий Картузов, который нашел и привез нам один из главных экспонатов сегодняшней экспозиции — каменного Перуна. Надеюсь, он поведает нам о своей находке. Георгий Викторович, прошу вас к микрофону.

— Спасибо, уважаемая Татьяна Васильевна. Прежде всего, я хочу поблагодарить руководство музея за то, что оно согласилось выставить в этих стенах найденную мной статую Перуна. Каменный Перун — звучит парадоксально, не правда ли? Мы знаем, что идолы этого божества-громовника у восточных славян были деревянными и что почти все они были уничтожены. Но есть знаменитый Збручский идол, один из четырех ликов которого изображает, безусловно, Перуна. Есть легенда о Белых богах, капище которых располагалось в окрестностях города Радонежа и было спрятано в непроходимых дебрях после основания Троице-Сергиевой лавры — один из этих богов, вытесанных из белого известняка, тоже был Перуном. И вот сегодня мы можем увидеть единственную, по всей видимости, уцелевшую каменную скульптуру, изображающую бога-громовержца, чье имя происходит от древнеславянского «перти», «переть», что на старом языке означало «ударять». Собственно, само имя «Перун» можно перевести как «разящий молнией». Видите, у него целый пучок молний зажат в руке — он готовится обрушить их на головы отринувших его людишек. На тех, кто променял веру своих предков, верность Роду, воинскую доблесть — на пришедшую из лукавой Византии религию рабов. Не будем кривить душой — среди нас таких большинство. А значит, мы заслужили, чтобы на нас обрушился гнев славянского громовержца… Гнев Перуна…