Клиффорд Саймак - Город. Сборник рассказов и повестей

В последний раз – сказать по правде, тот раз был единственным – он привез Воспитательниц, чем изрядно всех удивил.

Дин отошел от окна, вернулся к столу, сел и подвинул бумаги к себе, но дела не шли на ум. Так случалось всегда: стоило ему погрузиться в воспоминания о давних днях, где было столько друзей и важных событий, как работа валилась из рук.

Заслышав шарканье ног, инспектор отодвинул бумаги в сторону. Наверняка Стаффи, решивший заглянуть на огонек.

Дин поймал себя на том, что с нетерпением ждет встречи. Если вдуматься, ничего удивительного: на свете осталось не так много людей, с которыми ему было о чем поговорить.

Удивительные вещи происходят со стариками. Годы берут свое, ослабляют и рвут узы прежних дней. Старики уходят в тень, дряхлеют и угасают. Или замыкаются в себе, погружаясь в свой внутренний мир, перестав находить покой в мире внешнем.

Доплетясь до двери, Стаффи остановился, облокотился на косяк, отер грязной рукой обвислые желтые усы.

– Какая муха укусила тренера? – спросил он. – Вылетел отсюда, словно ему пятки скипидаром натерли.

– У него больше нет команды, – ответил Дин. – По крайней мере, он так утверждает.

– Каждый сезон одно и то же. Ему только дай покрасоваться.

– Сейчас все серьезнее. Дин и Мартин отказались играть.

Еще несколько шаркающих шагов, и Стаффи рухнул в кресло.

– Это из-за Воспитательниц, – заявил он. – Все дело в них.

Дин выпрямил спину.

– О чем ты?

– Я наблюдаю за ними много лет. Те дети, с которыми они сидят, и те, которые ходят в их сад… они другие. Что-то там с ними делают.

– Не выдумывай, – сказал Дин.

– Ничего я не выдумываю, – заупрямился Стаффи. – Вы меня знаете, я не стану подозревать Воспитательниц только из-за того, что они с другой планеты. Кстати, с какой планеты?

Дин покачал головой:

– Не помню, чтобы Ламонт рассказывал. Может быть, не при мне.

– Странные они существа, – сказал Стаффи, задумчиво поглаживая усы, словно хотел придать своим словам больший вес, – но разве это преступление? Разве мало тут других чужаков, кроме них? Конечно, у нас в Милвилле других нет, но тысячи разумных пришельцев из других миров преспокойно разгуливают по Земле.

Дин согласно кивнул, не вникая, с чем именно соглашается. Если Стаффи садился на любимого конька, его было не остановить.

– Вроде бы мирные, достойные создания. Никому не лезут в душу. Просто живут здесь с тех самых пор, как Ламонт привез их, помощи ни у кого не просят. За все эти годы ничем себя не опорочили, а большего от них никто и не ждал.

– Тогда с чего ты решил, что они как-то влияют на детей?

– Они их изменяют. Неужели сами не видите?

Дин покачал головой:

– Нечего видеть. Нынешнее поколение выросло на моих глазах, как раньше на моих глазах выросли их родители. Что значит изменяют?

– Ускоряют их взросление.

– Не болтай ерунду, – оборвал его Дин. – Кто ускоряет?

– Воспитательницы ускоряют взросление наших детей. Вот где собака зарыта. Только-только пошел в школу – и уже взрослый.

Откуда-то снизу донеслось недовольное гудение уборочного автомата.

Стаффи вскочил на ноги.

– Опять эта швабра! Как пить дать застряла в дверях!

Он развернулся и бодро заковылял к выходу.

– Вот же безмозглая железяка! – пробурчал Стаффи, исчезая за дверью.

Дин подвинул бумаги к себе. Поздно, пора домой.

Вместо бумаг он видел перед собой множество детских лиц – и в выражении их серьезных больших глаз читалось что-то трудноуловимое, загадочное. Дин знал это выражение: на детских лицах проступала печать взросления.

Они ускоряют взросление!

– Нет, – сказал себе Дин, – быть того не может!

Да вот же они, неопровержимые доказательства: высокие баллы, множество стипендиатов, полное безразличие к спорту. И совершенно другое отношение к учебе. Что уж говорить об уровне детской преступности – много лет Милвилль гордился тем, что не испытывает проблем с малолетними правонарушителями. Дин вспомнил, как несколько лет назад его попросили написать об этом статью в учительский журнал.

Вспомнить бы, о чем он там писал… В памяти всплывали фрагменты: осознание родителями того факта, что дети – полноценные члены семьи, роль местных церквей в воспитании молодежи, акцент на социальных дисциплинах.

Неужели я ошибался? И дело совсем в другом?

Дин пытался сосредоточиться на работе – получалось плохо. Он был слишком подавлен, перед глазам стояли детские лица.

Наконец он смахнул бумаги в ящик стола, встал, надел поношенное пальто и водрузил на седую голову видавшую виды фетровую шляпу.

Внизу Дин обнаружил Стаффи, который сердито заталкивал в подсобку уборочную машину.

– Подумать только, – возмущался уборщик, – снова застряла в решетке радиатора! Не подоспей я в последнюю минуту, пришлось бы менять. – Стаффи уныло покачал головой. – Эти машинки хороши только если все идет как по маслу, а чуть что не так, от них никакого проку. То ли дело в старые времена, Джон.

Стаффи захлопнул дверь подсобки и раздраженно повернул ключ.

– Стаффи, ты хорошо знал Ламонта Стайлза?

Уборщик сосредоточенно тер усы.

– А то как же, мы ведь росли вместе! Вы-то чуток постарше, у вас была своя компания.

Дин задумчиво кивнул:

– Я помню, Стаффи. Странно, что только мы с тобой остались в нашем городе, а остальные упорхнули.

– Ламонт уехал в семнадцать. Его ничего здесь не держало. Мать умерла, отец спился, а сам он едва сводил концы с концами. В те времена никто здесь не думал, что из Ламонта выйдет что-нибудь путное.

– Нелегко приходится мальчишке, если против него ополчился весь город.

– Еще бы, – согласился уборщик. – Уезжая, он сказал мне, что когда-нибудь вернется и всем им покажет. Тогда я решил, что он просто бахвалится, как свойственно юнцам.

– Ты ошибался, – сказал Дин.

– Еще как, Джон.

Потому что спустя тридцать лет Ламонт действительно вернулся. Вернулся в свой пустой дом на Кленовой улице – мужчина лет пятидесяти, еще крепкий и бодрый, несмотря на белоснежную шевелюру и смуглую кожу, задубевшую под жаркими лучами далеких звезд. Вернулся из странствий между мирами и планетами.

Но теперь он был здесь чужим. Город помнил Ламонта – Ламонт забыл его. Образ, который он хранил в сердце, больше походил на фантазию, чем на правду, искаженный годами сожалений, печали и ненависти.

– Пора мне, – промолвил Дин. – Кэрри не понравится, что ужин остыл.

– Спокойной ночи, Джон.

Солнце почти село. Он засиделся дольше, чем думал. Кэрри будет вне себя, и скандала не избежать.

Дин усмехнулся про себя. Для Кэрри не существовало отговорок.

Не жена – он никогда не был женат, не мать или сестра – обе давно умерли, а всего лишь преданная экономка, отчасти жена и сестра, а порой даже мать.