Клиффорд Саймак - Город. Сборник рассказов и повестей

Впрочем, неожиданно подумал Дин, то, что представляется нам экстравагантностью, с точки зрения инопланетянина может быть самым обычным поведением.

Воспитательницам повезло, что их природная склонность к воспитанию детей так вписалась в человеческую модель поведения. Они оказались идеальными няньками, и их существование в качестве полезных членов общества не подвергалось сомнению.

Многие годы они воспитывали юных милвилльцев, не вызывая ни малейших нареканий. А теперь у них своя школа, хотя, вспомнил Дин, ее открытие не обошлось без скандала – воспитательницы не придерживались утвержденных образовательных программ.

Он включил свет, решив что-нибудь почитать. Но ни одна книга на полках не привлекла его интереса. Пальцы теребили корешки, глаза скользили по названиям… Читать решительно не хотелось.

Дин подошел к большому окну и выглянул наружу. Фонари еще не горели, однако кое-где в окнах уже зажегся свет, а временами фары проезжающего мимо автомобиля выхватывали из темноты куст, клонящийся от ветра, или испуганного кота.

Это была одна из старейших улиц города. Некогда Дин мог по пальцам пересчитать всех домовладельцев: Уилсоны, Беккеты, Джонсоны, Рэндомы… Никто из них больше здесь не жил. Имена поменялись, и он больше никого не знал в лицо.

Подростки и старики, рассуждал Дин, самые одинокие создания на земле.

Он вернулся в гостиную, зажег торшер и опустился в удобное кресло, но на месте не сиделось. Дин побарабанил пальцами по подлокотникам. Хотелось встать, только ради чего? Разве что вымыть посуду, но мыть посуду тоже не хотелось.

Нужно прогуляться, решил Дин. Отличная идея, нет ничего полезнее прогулки перед сном.

Надев шляпу и пальто, он вышел из дома и, дойдя до калитки, свернул на запад.

Он был уже на полпути к цели, обойдя деловой район, когда признался себе, что направляется к дому Стайлза, куда поначалу вовсе не намеревался идти.

Дин понятия не имел, что собирается делать. Его словно подталкивала некая сила, лишая права выбора.

Старый дом стоял в окружении могучих деревьев и кустарников. Время от времени кто-нибудь подстригал траву и высаживал цветы на клумбах в благодарность за услуги Воспитательниц, которые не признавали денег.

Вероятно, они и впрямь не нуждались в деньгах, потому что им не требовалась пища, а еще они никогда не болели, во всяком случае, никто не видел их больными. Возможно, порой в старом доме было холодно, однако дров они тоже не покупали, а для уплаты налогов Лаймонт Стайлз оставил им некую сумму. По всему выходило, деньги им и впрямь были без надобности.

Давным-давно люди судачили о том, как они обходятся без пищи, затем и эти разговоры сошли на нет. Жители Милвилля решили, что повадки инопланетянина человеку все одно не понять, так нечего и пытаться.

И они, без сомнения, были правы.

Внезапно Дину пришло в голову, что дом Стайлза еще старше его собственного. В нем был всего один этаж – так строили до того, как в моду вошли разноуровневые полы.

Сквозь тяжелые занавески пробивался свет. Воспитательницы были на месте. Впрочем, они всегда были на месте, почти никогда не покидали дома, и у людей вошло в привычку самим отводить к ним детей. А дети, даже совсем крохи, и не возражали, они обожали своих воспитательниц.

Дин позвонил у входа, дождался шороха за дверью.

Дверь отворилась, и на пороге возникла одна из них. Свет падал на нее сзади, и Дин осознал, что в последний раз видел Воспитательницу много лет назад.

Однажды, вскоре после возвращения Ламонта Стайлза, Дин встретил на улице сразу трех Воспитательниц, потом они попадались ему на глаза поодиночке и на расстоянии. Время стерло первое впечатление, и сейчас его снова поразил их внешний вид: грация волшебных существ, удивительное ощущение, что ты стоишь лицом к лицу с прекрасным цветком.

Лицо, если это можно было назвать лицом, излучало такую нежность и ласку, что практически лишало черты индивидуальности. Удивительные кожистые лепестки окружали его, а тело поражало сочетанием хрупкой грации и силы. Во всем облике дивного существа сквозили простодушие и мягкость, заставлявшие забыть обо всем остальном.

Неудивительно, подумал Дин, что дети от них без ума.

– Мистер Дин, – спросила Воспитательница, – не хотите ли войти? Ваш визит – большая честь для нас.

– Спасибо.

Дин вошел, снял шляпу и услышал, как за ним закрылась дверь.

– Садитесь в кресло, – промолвила Воспитательница. – Мы приберегаем его для особых гостей.

Все это было мило и дружелюбно, но одновременно непривычно и даже пугающе.

Откуда-то из глубин дома доносился детский смех. Дин повернул голову, чтобы определить его источник.

– Это из детской, – сказала Воспитательница. – Я закрою дверь.

Дин опустился в кресло и, разместив старую шляпу на узловатом старческом колене, принялся теребить поля узловатыми, старческими пальцами.

Воспитательница вернулась и мимолетным грациозным движением опустилась на пол перед ним. Словно взметнулся летящий подол юбки, хотя юбок Воспитательницы не носили.

– Итак, – промолвила она, давая понять, что готова его выслушать.

Однако Дин молчал, потому что детский смех по-прежнему наполнял комнату. Казалось, он исходит отовсюду, самозабвенный детский смех, бездумный, радостный смех ребенка, поглощенного игрой.

Мало того, в воздухе ощущалось что-то неуловимо детское, вневременное – веселье, которому нет конца. Словно в комнате подул ветерок из дальней волшебной страны, принеся с собой журчание лесного ручья, шорох палых осенних листьев, а еще запах клевера и ноготков, и непередаваемый аромат чистых смятых простынь в детской кроватке.

– Мистер Дин, – сказала Воспитательница.

Он виновато вздрогнул:

– Простите, я заслушался.

– Дверь в детскую закрыта.

– Я слушал детей в этой комнате.

– Здесь нет детей.

– Разумеется, вы правы.

Но дети были, он ясно слышал их смех и топот маленьких ножек.

Дети были здесь, по крайней мере, тут ощущалось их присутствие, вместе с душным ароматом давно засохших цветов. Равно как присутствие множества других прекрасных вещей: цветов, игрушечных бус, ярких картинок и цветных шарфиков, которые годами дарили Воспитательницам вместо денег.

– В этой комнате так хорошо, – Дин смутился, – что я бы не отказался сидеть здесь всегда.

Ему казалось, он тонет в молодости и веселье. И если он позволит этому бурлящему потоку подхватить себя, то и сам станет его частью.

– Мистер Дин, – сказала Воспитательница, – вы очень чувствительны.

– Я очень стар, – ответил он, – возможно, дело в этом.

Комната казалась древней и старомодной, словно застывший крик, звучащий через два столетия. Маленький кирпичный камин, отделанный светлыми деревянными панелями, арочные проемы окон и дверей от пола до потолка, тяжелые черно-зеленые портьеры с золотым шитьем. Нынешней архитектуре из алюминия и стекла не под силу создать это ощущение основательности и глубокого покоя. Должно быть, здесь хватало пыли и плесени и, вероятно, антисанитарии, но вместе с тем комната рождала ощущение дома.