Олаф Степлдон - Пламя [сборник]

Тут я почувствовал, что настроение пламени изменилось. Беды и горести были забыты, перспектива применения присущих ему особых навыков во благо сородичей согрело все его естество. Упоминание обо мне произвело соответствующий эффект и на меня, хотя и не совсем уж ободряющий. Я был воодушевлен перспективой ожидающей меня великой задачи, но ощущал беспокойство при мысли о том, что моя воля уже не принадлежит мне одному.

— Разговор — слишком ненадежное средство для постижения истории эпох, прошедших с того дня, когда я впал в спячку, — сказало пламя. — Могу ли я впитать ваши знания старым проверенным способом — через интимный психический союз? Или вследствие изменившихся законов природы мы теперь держимся обособленно?

— Нет, — ответил голос. — Изменения претерпели исключительно физические законы. Законы психические будут действовать вечно, кроме тех из них, которые так или иначе связаны с изменившимися физическими. Твоя проблема заключается лишь в том, что ввиду охлаждения и снижения жизненной силы тебе будет труднее достичь нужной интенсивности сознания для обеспечения полного слияния с нами. Но если ты как следует постараешься, не сомневаюсь, у тебя это получится.

Я стал свидетелем героической попытки концентрации внимания в сознании пламени, но, судя по всему, это усилие оказалось тщетным, так как вскоре пламя пожаловалось на то, что его отвлекает холод. Огонь угасал. Я осторожно добавил немного горючего. Пламенное создание, вероятно, догадалось, что я хочу помочь ему — я ощутил в его состоянии тепло признательности. Когда стало чуть жарче, я заметил, что синий кончик язычка пламени сделался вдвое длиннее по сравнению с собой прежним. Вскоре я начал терять телепатический контакт с моим спутником, и после секундного болезненного замешательства, в продолжение которого мой мозг впитывал некий хаотичный и непостижимый опыт, мое экстрасенсорное поле полностью очистилось. В течение довольно-таки долгого времени пламя оставалось для меня «безмолвным» и неподвижным, если не считать беспрестанных колебаний, вызываемых неистовствовавшим в камине огнем.

Я сидел в ожидании чего-то новенького, размышляя над этим странным приключением. Уверяю тебя, я всерьез допускал, что просто-напросто выжил из ума. Пекинес, фигурка которого стояла на каминной полке, взирал на меня с тем глупым выражением, которое, похоже, проявлялось и на моем лице. Дурацкий узор на обоях наводил на мысль, что вся вселенная — результат исключительно чьего-то бессистемного выписывания закорючек. Да и сами мои недавние впечатления, подумал я, являются всего лишь теми же закорючками, машинально вычерченными моим подсознанием. Испытывая нечто среднее между нетерпением и паникой, я встал и подошел к окну. Снаружи царил холод. В свете лампы за окном искрились на морозе голые ветки степной розы. Бледные звезды казались искорками, потерявшимися в холодном вакууме. Все казалось бессмысленным и безумным.

Поеживаясь, я вернулся на свое место у камина и с некоторым раздражением обнаружил, что пламя все еще там. Мне по-прежнему не удавалось проникнуть в его мысли. Действительно ли я был с ним в контакте или же просто грезил? А может, там, в камине, просто безжизненное пламя? Выглядело оно весьма своеобразно: светящееся тело, темный воротничок, колеблющийся синий кончик. Рассмотрев предмет со всей объективностью, на какую я был способен, я решил, что, учитывая последние достижения в области паранормальной психологии, было бы глупо считать всю эту историю абсолютной иллюзией. Я смотрел на опаляющее пламя и ждал. Скользнув взглядом по ящику для угля, я заметил, что уже израсходовал значительную часть его содержимого. Долго поддерживать столь яркий огонь не представлялось возможным; и в это трудное время я не осмеливался просить хозяйку дома выделить дополнительную порцию горючего.

Вскоре пламя снова задвигалось над самой горячей частью углей, оставляя после себя характерный темный след. При этом оно заговорило со мной. Скорее даже, я сам обнаружил, что нахожусь в контакте с его разумом, и оно обращается ко мне. Более того, теперь оно формулировало мысли в виде английских слов, которые, если можно так выразиться, проникали в ухо моего разума. Пламя каким-то образом выучило наш язык и значительное количество английских идиоматических выражений. Теперь оно мало чем походило на то страдающее и растерянное создание, что совсем недавно выбралось у меня на глазах из камня.

— Не переживайте насчет огня, — сказало пламя. — Я знаю, что горючего у нас раз-два и обчелся. И хотя миссис Аткинсон уже почти влюблена в вас, ей вряд ли понравится, если вы начнете сжигать ее мебель, лишь бы сохранить для меня тепло. Поэтому мы просто поговорим, а когда вы отправитесь спать, я удалюсь в расселину огнеупорного кирпича, где и отлежусь до завтрашнего вечера. День, если хотите, можете провести на возвышенностях; и, возможно, пока будете гулять, вы сможете хорошенько обдумать все то, что я вам сейчас расскажу, и ту просьбу, с которой я, быть может, обращусь к вам, если почувствую, что нам удалось проникнуться взаимным доверием. Затем, вечером, мы сможем обсудить подробности моего проекта. Как вам такой план?

Я заверил пламя, что он мне вполне подходит, и попросил говорить помедленнее, так как естественный темп его мышления, вероятно, значительно превосходил мой собственный. Оно согласилось, но напомнило, что для ускорения ритма усвоения мне уже оказывается необходимая помощь.

— Пусть так, — сказал я, — но мне все равно трудно поспевать за вами; к тому же это весьма утомительно.

— Мне столь же трудно думать медленно, — ответило пламя, — как вам — думать быстро. Это как… ну, вы и сами знаете, сколь изнурительны бывают прогулки с тем, чья естественная скорость передвижения меньше вашей, так что не стесняйтесь напоминать, если я стану забывать соотносить мой темп с вашим. Разумеется, я хочу сделать все возможное, чтобы в общении со мной вы не испытывали ни малейших проблем. Но нам нужно обсудить слишком многое, и в любом случае ближайшая ночь и весь завтрашний день у вас будут свободны — тогда-то вы и дадите передохнуть вашему разуму.

После небольшой паузы пламя заговорило вновь:

— С чего мне начать? Я должен как-то убедить вас, что ваш вид и мой вид, несмотря на все наши различия, стоим по одну сторону и нуждаемся друг в друге. Несомненно, два осла, вытягивающие шеи за одной морковкой, стремятся к одному и тому же, но нас с вами объединяет иная связь. Прежде чем я попытаюсь объяснить, почему мы нуждаемся друг в друге, позвольте мне начать с наших глубоких различий. Конечно, самое очевидное из них заключается в том, что вы — существа холодные и относительно твердые, тогда как мы — горячие и газообразные. Кроме того, у ваших индивидов короткая продолжительность жизни, и одни поколения сменяют другие; тогда как у нас смерть наступает лишь в результате какого-нибудь несчастного случая, что в эти суровые дни стало делом весьма распространенным. Так, например, когда холод превратит меня в микроскопическую пыль на поверхности какого-нибудь твердого тела, рассеивание этой пыли, возможно, убьет меня, хотя в благоприятных условиях некоторые ее крупинки могут породить нового индивида. С другой стороны, внезапное воздействие холода на мое газообразное тело убьет меня непременно. Если бы на этот огонь плеснули воды, мне бы, вероятно, тоже пришел конец. Холодная ванна стала бы для меня даже большим шоком, чем для вашего друга-сибарита, Тоса.