Олаф Степлдон - Пламя [сборник]

В то время как британский корабль вставал на рейд, Джон и его друзья рассказывали русским о своем предприятии, подтверждая его документами. Когда, в сопровождении матросов, явился британский капитан, Джон попытался воздействовать на него, как и на его предшественников, всей силой своего убеждения. Капитан прервал его на полуслове и приказал арестовать всю компанию, включая русских. Колонисты тут же по-выхватывали пистолеты, пригрозив, что убьют себя, если к ним кто-нибудь хотя бы даже прикоснется. Двое матросов подошли к ближайшему пареньку. Тот пустил себе пулю в лоб. Матросы попятились, но капитан рявкнул на них, и они ринулись на одну из девочек, дабы отобрать у нее оружие, но опоздали: она вышибла себе мозги. Джон снова пустил в ход свою гипнотическую, дьявольскую силу убеждения. Капитан отдал новый приказ об аресте, но, что-то неободрительно бормоча себе под нос, матросы не решались сдвинуться с места. Тогда капитан сам сделал пару шагов в направлении Джона. Стоявшая рядом с ним девушка застрелилась. Капитан попятился, матросы уже открыто роптали, выражая протест. Вступив в переговоры с Джоном и остальными колонистами, капитан предложил им отправиться на корабль мирно, своим ходом, — никто, по его словам, не желал им вреда. Ответ Джона привел моряков в еще большее волнение. В ярости капитан выхватил автоматический пистолет, прострелил руку стоявшего рядом с ним мальчика, не позволив тем самым тому воспользоваться своим оружием, и схватил паренька. Точным выстрелом Джон снес мальчугану полчерепа. Тогда капитан решил применить новый метод. Выставив часовых у дверей строения, он вернулся на корабль и по радио связался со своим правительством, описав в закодированном сообщении текущее положение и запросив дальнейших инструкций. Ответ был следующим: живыми или мертвыми, но доставьте детей обратно.

По возвращении на берег с другой группой матросов, более бесчувственных, он с удивлением обнаружил, что один из часовых отошел в сторону, позволив детям сбежать. Он поспешно поймал их со своими новыми моряками. Какого же было его изумление, когда бывшие часовые, наплевав на дисциплину, окружили его, вступившись за детей! Он приказал заключить их под стражу. Что до этих странных подростков, то удерживать их в заключении представлялось уже практически невыполнимой задачей. После некоторых колебаний он решил положить конец всей этой скандальной истории. Заявив детям, что у него имеется приказ: вернуть их любой ценой, живыми или мертвыми, он снова распорядился арестовать их. Повторилась недавняя драма. Когда еще семеро подростков застрелились, включая молодую маму, убившую одним выстрелом себя и своего еще не родившегося ребенка, среди матросов (выбранных за их бесчувственность) поднялся недовольный ропот. Теперь уже и капитан явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он не смог придумать ничего другого, как увести всех своих солдат на корабль вместе с арестованными русскими «шпионами». Забрав стоявшие на причале шхуну и моторную яхту, он объяснил по радио правительству, что не может исполнить полученные указания вследствие мятежных настроений команды, и вышел в море.

Похоронив своих мертвых, колония вернулась к обычной жизни, прекрасно осознавая, что добытые столь дорогой ценой победы не могут отстрочить конец навсегда.

Между тем изумленным британским властям не терпелось уничтожить колонию до того, как Россия раздобудет конкретные доказательства скандала. Легкий намек нужным людям — и к острову, «для торговли», подошел один пользовавшийся дурной славой пароход. Вскоре, однако, выяснилось, что отнюдь не торговля является его истинной целью: к берегу с него причалили несколько шлюпок с бандитами и убийцами всех рас и национальностей, судя по внешнему виду. На сей раз колонистам пришлось применить оружие не против себя самих, но против захватчиков — с тем эффектом, что последние вынуждены были погрузиться обратно в шлюпки и выйти в море.

Последовал месяц передышки, во время которой заметно сократившейся колонии удалось укомплектовать радиопередающую станцию и начать рассказывать по радио свою историю. К несчастью, история эта оказалась столь невероятной, что те немногие, кто ее услышали, сочли ее дурной шуткой. Уже на вторые сутки трансляции власти позаботились о том, чтобы весь этот фантастический вздор был заглушен другими станциями.

Наконец к острову подошел более крупный корабль, и куча вооруженных пулеметами головорезов высадилась на берег. Джон и его друзья отступили в небольшую, ими же и построенную крепость, откуда за счет своего скудного боезапаса на протяжении трех дней отбивали атаки противника. Но в конечном счете, когда у каждого их выживших осталось всего по одному патрону, они застрелились.

Так, как и во всех прочих случаях биологической истории, более развитый вид не устоял перед более приспособленным к выживанию в условиях современной ему среды.

Одно из наиболее лиричных автобиографических эссе Стэплдона объединяет воспоминания и предвидения в то философской, то страстной фантазии об идентичности, времени, любви и судьбе. Написанное Стэплдоном незадолго до его шестидесятилетия, «Суть» выдает страх перед старостью и дряхлостью, отходя от творчески неприемлемого объятия желаемого личного бессмертия. В отчаянной борьбе за прямоту и честность, глубоко неуверенный в самом себе, автор вторит призыву шекспировского короля Лира: «Кто может рассказать мне, кем я стал?» Отмечая различия между собой и женой («ты» во второй половине «Сути»), Стэплдон развивает в микрокосме собственного брака свою любимую тему «личности-в-обществе» и одну из своих излюбленных метафор: симбиоз. Слегка исправленная часть «Сути», впервые напечатанного в 1945 год в некой малоизвестной газете, годом позже вошла в качестве одной из «интермедий» в роман «Из смерти в жизнь».

Я! Я! Я!

Но какой он, этот «я», на самом деле?

В мимолетный миг со мной случается нечто, но лишь на мгновение. Со мной, со мной, со мной! Но какой он — я? Мои пальцы поигрывают карандашом. Я поймал их на этом. Теперь они остановились, словно виноватые школьники. Я ли это играл, или же только мои пальцы? В данный момент меня мучает головная боль, моя собственная, так как никто не может разделить ее со мной. Мне хочется пройтись по холмам, но вместо этого я должен ехать в город. Я хочу то одного, то другого, и я делаю то одно, то другое, но какой он — я?

Одни говорят, что я — всего лишь пожизненная непрерывная цепь всего того, что случается со мной, и что делаю я сам; последовательный ряд динамических изображений, пробегающих по киноэкрану, каждое из которых состоит из тысячи статичных картинок, хотя медленный взгляд зрителя и смешивает все это в движение и жизнь. Но какой он — этот я, для которого данные смешение и движение и происходят? Являюсь ли я всего лишь экраном, всего лишь отдельным человеческим телом, с поросшей волосами головой и вздернутым носом? Странно, что тело способно улавливать мгновение и распознавать пролетающую птицу, развевающийся флаг, взрывающуюся бомбу!