Михаил Чулаки - Книга радости — книга печали [Сборник]

За столом собралось все семейство — по случаю воскресенья. Для Кости дни недели друг от друга не отличались: в школу-то ему не нужно было ходить, а некоторые учителя даже любили назначать свои занятия по воскресеньям, чтобы освобождать себе будний день. Так что Костя не то что не знал совсем, какой нынче день, но ему каждый раз требовалось посоображать — и такие семейные обеды служили заметными вехами.

Отец сидел во главе стола — он придавал значение тому, где сидеть, видя в этом утверждение своего авторитета. Мамино место рядом с отцовским пустовало: мама по обыкновению что-то дожаривала в кухне. Дашка, сияя, охраняла Лоськино место рядом со своим. Что-то Дашка слишком сияет при появлениях Лоськи. Костя понимал всю Лоськину неотразимость и жалел сестру: кто она такая, чтобы заглядываться на Лоську? Во-первых, младше на четыре года, а самое главное, Лоська всегда найдет себе каких-нибудь известных скрипачек или пианисток. Глядя на сияющую Дашку и заранее обижаясь за отвергнутую сестру, Костя даже мимолетно злился на Лоську за его неотразимость.

— Здравствуйте, Лева, здравствуйте! — Отец не понимал и не принимал странного прозвища. — Что-то давно у нас не были.

— Мотаюсь по свету, Петр Алексеевич, такая уж моя судьба.

И Лоська попытался изобразить на лице смиренно-горестное выражение.

Вошла мама, катя столик с суповой миской и воскресным пирогом под полотенцем. За нею Лютц.

— Ну зачем собака ходит в столовую? Только что с улицы!

Отец уже тысячу раз это говорил.

— Папа, я тоже только что с улицы. А Лютц считает долгом охранять маму, когда она везет обед: он же не дармоед какой-нибудь!

И Дашка тысячу раз так отвечала.

— Лева, ваш любимый пирог с рыбой! — объявила мама.

Она всегда старалась подкормить Лоську.

— Что вы со мной делаете! — наигранно простонал Лоська. — Мне же надо оставаться худым и стройным: толстый пианист — явный нонсенс!

Отец попробовал суп, одобрительно кивнул и с некоторой поощрительной снисходительностью сказал Лоське:

— Откуда вы сейчас, Лева? Поделитесь впечатлениями.

Отец приготовился одновременно получать два удовольствия: есть суп и слушать рассказ Лоськи.

Костя, естественно, не мог помнить те времена, когда молодой техник телевизионного завода Петя Кудияш, если на собрании его выталкивали говорить, начисто терял дар речи, так что выталкивать его в ораторы даже стало считаться неплохой шуткой; отец говорил не смущаясь при любых обстоятельствах, но были у него излюбленные выражения, почему-то Косте неприятные. Отец и к Косте обычно так же: «Ну где ты, Костик, сегодня летал, что видел? Поделись впечатлениями». И сразу поднималось упрямство и расхотевалось рассказывать. Но Лоська делился впечатлениями охотно.

— Концертировал в Новокузнецке. Целая баталия, а не гастроли!

Костя чуть было не сказал: «Ты ж говорил, в Кирово-Чепецке!» — но вовремя удержался: Лоська не любил, когда его прерывают и ловят на слове — он вольный рассказчик, а не скучный буквоед!

— Какие же могут быть баталии на ваших гастролях? — изумилась мама. — У вас ведь серьезная музыка, а не разные эти ансамбли, на которых кричат и ломают стулья!

— В том-то и беда, Татьяна Дмитриевна, что серьезная! Прибываю, встречают меня так, будто только что съели лимон без сахара: «Ах, лауреат конкурса. Столько сейчас лауреатов… Вы знаете, публика на вас не пойдет: у нас этой вашей сонатной музыки не понимают. Давайте лучше вашу путевку, впишем вам хороший отзыв, заплатим ставку — и езжайте. Тут у нас только что «Сиреневые гитары» — они нам весь план сделали с перевыполнением. Езжайте, голубчик!» Такой реприманд. А я уперся. Обидно! Ну ладно, меня не знают. Но за музыку обидно! Эти «Гитары» с несусветной халтурой все бегут слушать, а от хорошей музыки их воротит! Уперся, говорю, буду играть. «Ну как хотите, голубчик, только я вас предупредил: никто не придет». Пошел порепетировать. Рояль — страшное дело! И никакого настройщика. И не слыхали, что есть в природе настройщики. Взялся сам, возился часов пять. Ну а вечером сидит в зале человек пятьдесят. А зал роскошный! Дворец культуры на две тысячи мест! Да не в первом ряду эти пятьдесят, а ближе к выходам: чтобы ускользнуть, когда надоест. Тут или отхалтурить, или драться! Это же самое страшное — пустой зал! Я себя завел, вышел — чувствую себя Наполеоном! Завоевать их, стервецов, чтобы не жались к выходам! Чтобы разнесли по городу, чтобы завтра полный зал! Быка за рога — сразу Вторую рапсодию Листа им засадил. Выслушали, не разбегаются. Только аплодисменты в пустом зале звучат жутко. Сразу, не теряя темпа, первую часть «Лунной». Сидят. И так далее. Во втором отделении сгрудились в первых рядах. А на следующем концерте ну не полный зал, но тысяча двести человек. Я считаю — моя победа! Но выложился весь.

Дашка слушала не отрывая глаз! А Костя позавидовал: ему никогда не приходилось бороться за успех — ему-то всегда обеспечены всеобщие овации и восхищения, стоит только появиться. А наверное, здорово вот так: бороться!

— Молодец, Левушка, поздравляю. Только что же вы, даже пирог мой не пробуете. Это не рапсодия, но тоже искусство. А Вторую рапсодию я тоже когда-то играла — наедине с собой. Уже потом при Косте телевизионщики прознали, уговаривали выступить. Но я ни за что.

— И напрасно, мать, — сказал отец. — Поддержала бы честь семьи.

— Ты скажешь! Я же в своем детском саду ничего, кроме «Ну-ка, детки, станьте в круг!». А тут рапсодия. Опозорилась бы. А вы ешьте, Левушка, ешьте. Это ты, Петя: все расспрашиваешь, человеку проглотить некогда!

Отец удерживался, пока доедали суп. Но Костя видел, что ему очень хочется еще что-то спросить. И пока мама переменяла тарелки для второго, воспользовался паузой:

— Наверное, Лева, приятнее всего играть на конкурсах: понимающая публика, авторитетное жюри, творческая атмосфера.

Отец не столько спрашивал, сколько утверждал, показывая, что ему-то хорошо известна обстановка конкурсов: еще бы, ведь его приглашали ответственным за всю телеаппаратуру, когда в Ленинграде был фестиваль кукольных театров!

Лоська в возмущении взмахнул надкушенным куском пирога — уже третьим, кстати.

— Я конкурсы терпеть не могу, Петр Алексеевич! Это дьявольская выдумка — конкурсы! В корне порочная идея: привнесение спорта в искусство! Это же чемпионат: первое место, второе место, пятое место. А в искусстве нельзя вот так расставлять, у нас нет для этого критериев: ни метров, ни голов, ни секунд! И что получается: приедут несколько хороших ребят, одному дадут первое место, другому второе — и он как бы второго сорта, на него уже и импресарио смотрят свысока. А если пятое? Ребят-то хороших много — это уже просто пятно в биографии! Что в конкурсах хорошо: знакомишься с ребятами, слушаешь разные школы. Нужно бы так: фестиваль молодых! Все играют, а потом нескольким лучшим, которые достойны мировой эстрады, дипломы этого фестивали — как фирменный знак. Но без обозначения мест! А то я вот выиграл Шопеновский конкурс — очень рад, конечно, А тезке моему, Леону Пеллисье, дали второе место. Что же он, хуже? Если откровенно: ни черта не хуже! Мы разные. Все равно что устроить конкурс, кто лучше: Репин или Левитан? Дико!