Михаил Чулаки - Книга радости — книга печали [Сборник]

Солнечный шар совсем покраснел. Костя широко раскрыл глаза. Вечернее, доступное взгляду солнце — оно беззащитное, оно сбросило свою грозную ослепительность, в нем проглядывает тихая лунность.

Солнце медленно сползало вниз, но теплый восходящий поток нес Костю с Дашкой вверх, на несколько минут эти два движения уравнялись, так что солнце замерло, на треть отрезанное горизонтом. Потом медленно-медленно снова стало спускаться. Облака внизу из розовых становились сиреневыми. Уже половину солнца съел горизонт, уже одна горбушка, одна полоска — все. Облака внизу из сиреневых стали лиловыми.

— Костя, давай падать! Я так люблю, а?

Она ж не понимает, что когда падаешь вдвоем, больно потом тормозить. Когда в первый раз Костя сам предложил, он этого не знал (хотя мог бы догадаться!), а Дашке понравилось, и он постеснялся жаловаться. Теперь каждый вечер одна ж та же история.

— Сама же выть будешь.

— Вот честное слово! Честное звериное!

Самая страшная Дашкина клятва. Осталась с детства, но и сейчас дается всерьез.

— А вчера?

— Вчера последний раз!

Ничего не поделаешь, придется вытерпеть.

Костя сложил крылья. Воздух больше не держал. Свист ветра в ушах и холод под ложечкой. Холод страха и восторга.

— Стра-ашно! — завыла Дашка.

Не может не выть: без воя нет удовольствия.

Можно было бы падать между облаками, но интереснее — в облако.

Ближе, ближе, ближе — и врезались в лиловую вату. Днем-то и в облаках свет, а сейчас сразу темно.

— Стра-ашно! — восторженно выла Дашка.

Да сколько ж времени будет эта лиловая темень?! А вдруг облако опустилось до самой земли?!

Наконец-то снова прозрачность! Огни внизу. До чего же родные огни!

Осторожно стал Костя отводить крылья. И сразу боль в спине, и сразу выворачивает перья бешеный встречный ветер. Но нужно терпеть и отводить медленно: развернешь резко, можно и вовсе вывихнуть крылья в суставах. Скорость падения переходила в горизонтальную. Ну вот, нормальный горизонтальный полет. А вот и два красных огня с желтым посредине: опознавательные огни родного дома. (Однажды Костя заблудился в темноте, и с тех пор на крыше опознавательные огни.)

— Уже?! Ой, Костя, давай полетаем еще. Капельку-капельку!

Косте тоже хотелось еще полетать, поэтому он легко поддался и повернул в сторону от дома.

Он летел над гарью. Там уже лет десять как молодые посадки, среди которых изредка возвышаются мощные сосны, пережившие пожар, но до сих пор привычка называть это место гарью. Дашка рассказывала, на гари особенно хорошо растут ягоды — и малина, и земляника. Костя ягоды не собирал никогда — то есть попробовал один раз и не пытался повторять: наклоняться ему трудно, а кусты малины цепляются за крылья — не собирал, но любил, когда Дашка приносила, особенно малину.

Сейчас Дашка отчего-то притихла, они летели молча. И вдруг Косте пришла простая мысль, странно, что не приходила раньше: а ведь катать он может не только Дашку! Ребятишек он иногда катал, тут в детдоме по соседству, но в этом детдоме не одни ребятишки, там есть воспитательница Нина, ей лет восемнадцать, не больше, а ростом и сложением она примерно как Дашка, так что подняться с нею будет ничуть не тяжелее. Да, очень странно, что раньше не приходила в голову такая простая мысль!

Костя летел, почти не чувствуя веса сестры — такое радостное сделалось настроение от внезапной ли мысли, или оттого, что долго сегодня грустил с утра и как бы истощил свои естественные запасы грусти. Впереди по курсу показалась мощная сосна, не столько Костя ее видел в темноте, сколько угадывал — с мощными ветвями, как протянутыми навстречу руками… И внезапно прямо навстречу из темноты вспышка и следом звук — короткий и хлесткий, как удар бича. Вспышка — звук — боль; да, боль в бедре, не очень сильная, как после укола с прививкой.

— Ой, Костя, что это?!

Да, что это?! Неужели выстрел?! Выстрел в него, в Константина Кудияша?! Не может быть! Но и ничего, кроме выстрела, не соединяет такие разные явления: вспышка — звук — боль.

— Костя, ты чего молчишь? Что такое было?

Костя по-прежнему летел вперед. Аккуратно обогнул большую сосну. С ним все нормально: работают крылья, ходит грудь, бьется сердце. Только что боль в бедре — не очень сильная боль. Дашка бы запищала сразу, если бы в нее.

— Тебе нигде не больно?

— Нет. А почему? Ты думаешь?!

— Да, это выстрел, — неохотно выговорил Костя.

Великое дело — признание вслух! Если бы Костя отрицал, что был выстрел, можно было бы игнорировать все последствия этого выстрела, и очень скоро стало бы казаться, что выстрела и не было вовсе. Но теперь, после признания вслух, выстрел окончательно стал фактом.

— Но почему?! Но кто?!

Как удачно, что не попали в Дашку. Хотя шансов было гораздо больше, чем в Костю: ведь она снизу почти всего его прикрывает собой. А если бы попали?! Если бы сейчас здесь, пристегнутая — не веселая Дашка, а тело?! Вот когда наконец Костя испугался!

— Точно нигде не болит?!

— Да точно, точно! Но кто же это мог в тебя?! Ведь я не видна. Да и кому я нужна.

Неужели кто-то ненавидит его так, чтобы стрелять?! Поверить в это Косте было невыносимо.

— Нет, не в меня. Какой-то браконьер заметил большую птицу. Не разберешь же в темноте. Выстрелил наудачу.

Дашка замолчала — соображала. Косте тоже не хотелось ничего говорить. Без обычного удовольствия, автоматически он работал крыльями. Огни родного дома снова приближались.

Уже почти над домом Дашка объявила — додумалась:

— Сейчас сразу бежим скажем папе. Он позвонит, чтобы поймали этого… Ну браконьера. А может, он все же не простой браконьер, может, метил в тебя?!

Костя представил, как отец начинает обзванивать милицию, лесную охрану — да бог знает, что еще ему придет в голову! — и всюду поднимает тревогу; через полчаса спешно начинается облава: дороги перекрывают грузовики, над лесом зависают вертолеты… Представил, и сделалось стыдно.

— Чтобы я не слышал больше! Ты, главное, молчи, поняла? Молчи! Никто не стрелял, поняла? Молчи! А то никогда не возьму с собой.

— Как же — «молчи»? А вдруг завтра снова стрельнет?

— Не стрельнет. Что он, дурак? Сообразит. Молчи, поняла?

Они уже спускались на лужайку перед домом, снизу восторженно лаял Лютц — и в темноте разглядел! — и Костя еще раз повторил над самой землей:

— Молчи, поняла?

Он отстегнул Дашку и быстро пошел к себе. Только бы не встретить в коридоре отца или мать: вдруг заметно, вдруг кровь на ноге? Не встретил.

В своей комнате он сразу заперся, подошел к большому зеркалу. Да, есть маленькое пятнышко на штанине. Дернул в этом месте материю — уже присохла к коже.

Костя разделся. Когда отрывал присохшую штанину, снова сделалось больно и просочилась капелька свежей крови. Наверное, попала единственная дробинка и засела в бедре. Надо было бы ее вынуть, но сам Костя не умел, а обратиться ни к кому не мог. Подумал, что выйдет сама. Залил ранку йодом, да и все.