Михаил Чулаки - Книга радости — книга печали [Сборник]

И Лоська энергично откусил от пирога.

— Значит, вы, Лева, жалеете, что играли на конкурсах?

— Как можно жалеть, Петр Алексеевич? Сейчас без конкурсов никуда. Без конкурсанта нет концертанта. Раз есть конкурсы, нужно задавиться за первое место! Но лучше бы не было. «Чемпион мира по фортепьяно» — согласитесь, смешно. А раз я выиграл Шопеновский, значит, ваш покорный слуга — чемпион мира по Шопену. Есть по прыжкам в воду, а есть по Шопену. Вон наш Костя счастливчик: он единственный, ему утверждаться не нужно. А нам всем, грешным, за признание надо биться. Я-то хорошо знаю, что жизнь — борьба.

— Опять он не ест, Петя!

Явилось большое блюдо с фруктами, и Лоська сразу зажевал быстрее, успевая все-таки и сказать с полным ртом:

— Ну уж дорваться до бананов мне никто не помешает, Татьяна Дмитриевна!

При раздаче бананов немедленно появился и попугай Баранов, сел на телевизор и закричал: «Подайте плоды родной земли!»

— Врешь ты, — сказал отец, — ты в Риге родился.

«Подайте плоды моей родной земли!» — не смутившись, повторил попугай Баранов.

— На, Барашенька, на! — заторопилась мама.

— Пусть бы сначала с телевизора слез, — проворчал отец. — Разве дело, чтобы попугаи сидели на цветном телевизоре?

— Потому что попугаи еще цветнее, чем телевизоры, — сказала Дашка.

Попугай как ни в чем не бывало сидел на телевизоре. С врожденной сноровкой он спускал с бананов кожуру и бросал на пол.

— Если он у вас такой умный, научился бы кожуру не раскидывать, — все еще ворчал отец.

Лютц подошел, гавкнул снизу на попугая, собрал пастью кожуру и унес на кухню.

— Вот видишь, папочка, ты ругался, что Лютц пришел, а он вон какой труженик, — елейным голосом сказала Дашка.

Лоська ел бананы наперегонки с попугаем Барановым.

— Вот мы говорили, Петр Алексеевич, про конкурсы. Мне сейчас невольно пришло сравнение: я очень люблю бананы, но мне противно их ловить в городе, стоять за ними в очереди. Вот и конкурс вроде очереди: бананы хороши в награду, да стоять нудно. Хорошо вам: привозят на дом да еще благодарят, что взяли.

— Вчера пришлось перебирать, — с искренним возмущением сказала мама. — Представьте, подсунули три порченых!

Костя с детства привык, что для их семьи все делается как бы само собой, и не гордился этим обстоятельством, и не стыдился — просто обычно не замечал. Но сейчас, пожалуй, почувствовал неловкость за маму: подумаешь, три порченых банана нашлись.

Лоська, кажется, с некоторым сожалением посмотрел на оставшиеся на блюде бананы, но встал.

— Огромное спасибо, Татьяна Дмитриевна! Обкормили меня, как всегда, на неделю вперед. Но так все вкусно, что нет сил удержаться!

— Приезжайте почаще, Левушка.

— Что вы! Я тогда стану толстым, как Россини.

Сразу же вскочила и Дашка.

— Спасибо, мамочка!

— Спасибо, мама. — Костя не очень ловко слез со своего ложа. У него это всегда получалось не очень ловко.

Попугай Баранов, увидев, что бананов больше не дают, слетел с телевизора и уселся Косте на плечо: отяжелел и решил проехаться пассажиром.

Дашка было увязалась за Лоськой и братом, но Костя повернулся к ней на пороге своей комнаты и спросил насмешливо:

— А вам, мадемуазель, хочется послушать мужские разговоры?

Дашка обиженно фыркнула:

— Мужчина! Отрасти сперва бороду!

Это была клевета: она отлично знала, что Костя уже больше года бреется, просто у него растительность светлая, так что после бритья щеки совсем детские, без матерой сизоватости. А отращивать бороду? — нет: Костя питал неприязнь к бородам — может быть, потому, что с бородами все серебряные братья, все попы. Усы — те ничего, об усах он подумывал.

Лоська снова развалился на тахте.

— Так на чем мы прервали наш мужской разговор? Ах да, на твоей блестящей будущности. Ты записал строку, которую я положил в основание здания твоей поэзии?

— Записал.

Костя на самом деле записал, но не потому, что решил послушаться и стать поэтом, писать непонятные стихи, а просто на память: все-таки Лоська придумал.

— Записал, но других мне не придумать.

— Зря. В твоем положении только каплю нахальства — и ты известный поэт. Тогда продолжай учение. Любой вуз примет тебя с распростертыми объятиями. Сочтет за честь. Куда ты решил?

Если бы Костя знал!

— Не знаю. А почему я должен обязательно куда-нибудь решать?

Костя знал почему. Но хотел услышать еще раз — от Лоськи.

— А потому, Атаман, что ты не можешь болтаться просто так, нигде не числясь. Общественность не допустит. Не бойся, занятиями тебя не перегрузят.

На этот раз Костя не принял ироничного Лоськиного тона.

— Если я поступлю, я буду заниматься всерьез. Я и в школе занимался всерьез, — добавил он.

Почему-то последняя фраза прозвучала не очень уверенно, хотя до сих пор Костя никогда не сомневался, что занимается всерьез.

— Похвально, коли так. Тогда двигай в гуманитарии. Тебе приличествует что-нибудь общечеловеческое. Археология тебя как, не влечет?

— Мне трудно наклоняться, а там же все время копать.

— Ну-у, на это есть рабочие и практиканты. А ты бы обозревал с высоты своего полета. Обобщал бы. Призывал бы охранять памятники. Ладно, все равно за тебя не решишь. Но мой совет: гуманитарное и общечеловеческое… Что, сгоняем пару партий?

Оба играли в шахматы довольно плохо, но с большой страстью. Лоська был всегда нацелен на короля: рокировать в разные стороны и броситься на короля — вот единственный план, который он признавал. На другом фланге можно было ему подставить фигуру — не заметит. Костя на досуге немного почитывал литературу, знал о важности борьбы за центр, об атаке ослабленных пунктов, но все же выстоять перед грубым напором Лоськи удавалось редко. Но не переживал, когда проигрывал Лоське, а проигрывать другим очень не любил. По этой причине при знакомствах с гроссмейстерами всегда уклонялся от настойчивых режиссеров, желавших в очередном большом шоу усадить Костю за доску против чемпиона или кого-нибудь из претендентов, хотя игра была бы не всерьез, а все равно не хотел.

Ну а Лоське в очередной раз проиграл беззаботно три партии из четырех и даже остался доволен, потому что единственный выигрыш получился красивым: Лоська как всегда бросился на короля, оголил ферзевой фланг — и Костя при почти полной доске фигур сумел провести пешку. Уникальный случай!

После шахмат Лоська взглянул на часы, заторопился.

— Мама, Лоська уезжает! — крикнул Костя.

Крикнул он с намеком, и мама намек прекрасно поняла — вышла с бананами в сумке.

— Что вы, Татьяна Дмитриевна, а как же ваш Баранов? Нехорошо обездоливать бессловесную тварь!

Впрочем, протестовал он чисто формально.

Дашка, конечно, оказалась тут же — ей не нужно особо сообщать, что Лоська уезжает. Она услышала я захохотала: