Джоуи Грасеффа - Дети Эдема

Да я и не могу. Но и выступать в роли куклы, над которой можно всячески измываться, тоже не собираюсь. И делаю то, что мне удается лучше всего. Бегу.

Похоже, ночь у них была бурная. Я улавливаю запах спиртного и синхроглюка. Они устраивают для вида погоню, но, даже притом что лодыжка у меня горит от боли, их скорость по сравнению с моей вскоре падает до улиточной, а через полмили я теряю их из вида.

Я чувствую, как слезы снова начинают струиться у меня по лицу, только теперь это слезы отчаяния. Неужели отныне моя жизнь будет управляться попеременно зеленорубашечниками и бандитами, пока наконец кто-нибудь из них не возьмет надо мной верх? Как же так, разве Эдем – это не почти безупречно устроенное общество, приют для всего, что осталось от человечества? Почему человеческие существа, живущие близ Центра, рады и счастливы, богаты и доброжелательны, а здесь такие же человеческие существа набрасываются друг на друга?

Кто-то приближается.

– Прочь отсюда! – кричу я и вижу, как какая-то съежившаяся фигура пятится назад. Это пожилая женщина с каким-то свертком под мышкой. Никакой угрозы для меня она представлять не может, а я обошлась с ней как с чудовищем. Да что это со мной происходит?

Надо отыскать дом, о котором говорил оборванец-второрожденный. У большинства зданий номеров нет. На некоторых они сохранились, но не полностью, на месте отдельных цифр зияют пустоты. Есть такие, на которых номера грубо намалеваны краской и наполовину заляпаны граффити – боевыми кличами того или иного отряда. Вон на том доме зеленой краской выведены цифры: 5994. Я бреду дальше и наталкиваюсь еще на один: 6003. Стало быть, двигаюсь хотя бы в верном направлении. Уже маленькая победа, и на сердце становится чуть-чуть спокойнее. Но что меня там ждет? Ловушка, устроенная еще каким-нибудь отрядом, или служащие Центра, или сам этот непонятный бездомный старик? Может, таков его способ заманивать заблудившихся девушек?..

На меня смотрят, кто с любопытством, кто враждебно, кто оценивающе, и я не отвожу взгляда. Наконец появляется указанный им дом. Небольшой, с выцветшими стенами… и кучей народа внутри. Доносится запах еды, и в животе у меня начинает урчать. Как это так получается, что само тело напоминает о важности таких вещей, как голод?

Это приют, здесь привечают нищих. Иными словами, всех тех жителей внешнего круга, которые не в состоянии сами себя прокормить. Мелькают босоногие дети с тонкими ломтиками хлеба, намазанными безвкусной, но питательной пастой из морских водорослей. А я думаю о самых разных ароматах, разливающихся в моем домашнем круге. Здесь, судя по всему, вкус не имеет значения. Дети набрасываются на хлеб с волчьей жадностью, так, словно боятся, что кто-нибудь отнимет.

И тут, где-то в стороне, именно это и происходит. Исхудавшая девочка громко плачет – какой-то парень, гораздо крупнее ее, вырывает кусок у нее из рук. С несчастным видом она рассматривает крошки, которые удалось удержать в ладони. Внезапно возникает нищий бродяга, он стремительно прокладывает себе путь через толпу, его драное рубище драматически развевается при каждом шаге. И куда делось шарканье? Он бьет своей палкой мальчишку по спине, тот роняет хлеб и убегает. Ломоть падает на пол намазанной стороной. Девочка явно хочет наклониться и, несмотря ни на что, съесть его, но оборванец берет ее за руку и мягко увлекает назад, к приюту. Со времени нашей встречи он обзавелся новыми очками. Свободной рукой он сдвигает их на нос, подмигивает мне своим блестящим золотистым глазом, и ныряет внутрь здания. Я смешиваюсь с толпой и жду его возвращения. Наверное, он сумеет мне помочь.

Я смотрю, как матери выстраиваются в очередь за бесплатной едой вместе с детьми, которые балуются и держатся за их юбки, смеются и плачут – в общем, ведут себя, как любые дети, когда им скучно и приходится чего-то ждать. И хотя материнские платья выцвели и изодрались, хотя на дне глаз самих матерей застыло отчаяние, стоит любой из них посмотреть на ребенка, как она начинает вести себя в точности так, как всякая мать. Они преисполнены любви, заботы и тревоги. Они на все готовы ради своих малышей. Двое ребятишек играют рядом со мной в салки, и я чувствую, как у меня подступают к глазам горячие слезы и першит в горле. Их мать с любопытством вглядывается в меня, но вроде ничего не имеет против. Она окликает детей и, прежде чем уйти, слегка мне улыбается, поняв, что зла от меня ждать явно не приходится, да и вообще я не имею к ней никакого отношения. Я слегка расслабляюсь…

…чего, как выясняется, делать не следует.

Толпа начинает шевелиться и словно бы смыкаться вокруг меня. Что происходит, я не понимаю, толпа движется как единое многоклеточное существо, руководимое загадочной, но устрашающей целью. Вокруг меня постепенно вырастает людская стена. Никто на меня не глядит, но я ощущаю жар тел – это человек двадцать незаметно приближаются ко мне вплотную.

Раздается голос, громкий, повелительный:

– Мы разыскиваем девушку из внутреннего круга. Кто-нибудь видел здесь не местных?

Сейчас меня загонят в западню! Во мне видят легкую добычу, деньги получить хотят! Я действую локтями, отталкиваю матерей вместе с детьми и вырываюсь из толпы.

– Вон она! – кричит зеленорубашечник, и я, сильно припадая на больную ногу, снова перехожу на полубег-полушаг. Поспешно оборачиваюсь. Позади меня люди вновь приходят в движение, словно косяк рыб или стайка скворцов, становясь между мною и двумя зеленорубашечниками. Преграда возникает совершенно незаметно, будто бы случайно, сама собой. Зеленорубашечники грубо велят людям посторониться, упорно преследуют меня. Но мне уже удалось получить приличную фору.

Тут я слышу, как где-то позади меня в стену с глухим стуком врезается пуля. Я рефлекторно останавливаюсь на ходу и смотрю на оставленный ею след. Это не электрический заряд. Это настоящая пуля из свинца, которая растерзает мою плоть.

Мне не остается ничего, кроме как продолжать бег. Я полностью на виду у зеленорубашечников. Мимо свистит еще одна пуля, она задевает по касательной мой бок. Я увертываюсь, мечусь из стороны в сторону в надежде обмануть преследователей. Нет, так просто меня не возьмешь. Бабах! Неужели некуда свернуть? Нет здесь ни переулков, ни открытых дверей.

– Прекратить огонь! – раздается чья-то команда. Голос знакомый. Я слышу топот сапог… позади, но невдалеке. Они приближаются!

Я слишком устала, чтобы бежать быстрее. А скоро вообще придется остановиться. В боку жжет, словно чей-то коготь вцепился в ребра, в распухшей лодыжке сильно пульсирует боль, я ловлю ртом воздух.

Надо где-то укрыться. Наконец я замечаю узкий проулок между двумя зданиями, стремительно бросаюсь туда и, заставляя себя бежать, с трудом пробираюсь между стенами. Но они смыкаются все теснее и теснее! Проулок оказывается тупиком, в конце которого образовалась огромная мусорная куча.