Джоуи Грасеффа - Дети Эдема

Я круто разворачиваюсь, но слишком поздно. Оба зеленорубашечника блокируют вход в проулок. Один из них прицеливается. Я вжимаюсь в стену, падаю на колени, сворачиваюсь калачиком, закрываю глаза… и молюсь, чтобы все кончилось как можно быстрее.

До меня доносится шум борьбы, звуки ударов. Я поднимаю голову и вижу, что один из зеленорубашечников стоит на ногах, а другой валяется на земле рядом с ним. У того, кто стоит, в руках пистолет, но целится он не в меня, а в лежащего без сознания напарника.

Я узнаю крепко сбитого блондина, с которым столкнулась во время моей первой партизанской вылазки в город. Грач, кажется, он, что ли? Выглядит испуганным. Меня боится? Не может быть. В таком случае уж не за меня ли?

Он подзывает меня кивком, но я не могу заставить себя тронуться с места, так и лежу подле мусорной кучи.

– Иди сюда! – громко шепчет он. – Скоро подоспеют другие.

Я медленно поднимаюсь и направляюсь к нему. У него очень молодое лицо. Оно совершенно не сочетается с его мощной фигурой и устрашающим мундиром. – Тебе есть где укрыться? – спрашивает он.

Я качаю головой. Он смотрит на дорогу, туда, откуда мы пришли.

– Да где же он, – вслух спрашивает блондин самого себя. – Слушай, мне тебя укрыть негде. Даже прикрыть будет довольно трудно. – Он указывает дулом пистолета на своего все еще не пришедшего в сознание напарника. – Так что уходи и сама найди место, где спрятаться. Но как стемнеет, возвращайся к приюту. Он найдет тебя.

– Кто он? – в полной растерянности выдавливаю я. – И почему вы мне помогаете?

– Мой младший брат. – Это ответ на оба мои вопроса.

Значит, тот второрожденный – его брат?

Не успеваю я задать новый вопрос, как он чертыхается и шипит мне в ухо:

– Беги!

Я вижу, как, образовав правильный порядок, к нам быстрым шагом приближаются зеленорубашечники. Прижимая ладонь к горящему боку, я с трудом ковыляю в сторону, тем временем Грач встает между мною и зеленорубашечниками, не давая им открыть огонь.

Сам же стреляет. И раз за разом промахивается, нарочно.

Я направляюсь к тому единственному месту, где зеленорубашечники вряд ли будут меня преследовать: в пустошь за пределами Эдема.

Я вполне отдаю себе отчет в том, что даже под защитой Грача я вовсе не могу считать себя в безопасности. У меня всего один союзник против всей мощи Центра, всех зеленорубашечников, ботов-охранников, которые в секунду изрубят меня в капусту, и даже против ботиков – уборщиков мусора, которые сразу поднимут на ноги весь район.

Впрочем, нет, все же нет, думаю я, хромая насколько возможно быстро. На моей стороне есть и другие. Например, брат Грача, кем бы он ни был и где бы ни находился. Пусть даже помощи от него можно ожидать только в том случае, если я продержусь сегодняшний день, а к вечеру сумею незаметно пробраться к очереди за хлебом.

Есть еще и бродяга в лохмотьях, загадочно подмигнувший мне своим блестящим карим глазом. А вспомнить людей, пришедших за кормежкой. Когда все они – по преимуществу матери с детьми – сомкнулись вокруг меня, я решила, что эти люди заодно с моими недругами, тоже участвуют в погоне. Но потом, когда меня заметили и я бросилась бежать, они, похоже, встали преградой между мной и преследователями. Или я все это напридумывала? Но если нет, ситуация предстает в другом свете. И хотя легковерной меня не назовешь, я думаю что, может, образуя круг, они хотели укрыть меня, защитить, оградить?

Но чего ради? Я – пришелица из внутреннего круга. Второрожденная, угрожающая самому существованию Эдема. С чего хоть кто-то – любой – станет помогать мне?

Та часть последнего кольца, которую я исходила до нынешнего момента, представляет собой территорию унылую, убогую, но все же пригодную для обитания. Однако по мере продвижения то, что было просто плохо, становится намного хуже.

Многие здания, кажется, лишены фундамента, распластаны на мостовых и тротуарах, валяются, напоминая пьяниц с растрепанными волосами. Улицы испещрены гигантскими ямами, похожими на воронки от бомб. Я читала про войны, которые велись до Гибели Природы. Люди уничтожали друг друга по самым ничтожным поводам: спорам вокруг тех или иных мифологических сюжетов или прав собственности на токсичные вида топлива, которыми тогда питалась мировая энергетика. Но эти-то воронки, надо полагать, появились из-за чего-то другого, верно? Искореженные водопроводные трубы, какая-то совершенно невообразимая инфраструктура. Между тем трудно себе представить, чтобы последние представители рода человеческого оказались вовлечены в нечто, хоть отдаленно напоминающее войну. Но как бы там ни было, этот последний сегмент внешнего круга подобен чужому, враждебному миру, где пейзаж представляет собой груды камней и обнаженных труб, а тени расползаются даже солнечным утром. Вокруг не видно ни единой живой души. Как на кладбище воет ветер, проносясь через этот город руин.

Но одиночество – это хорошо. Одиночество – это безопасность. Наверняка где-нибудь посреди этого разора отыщется место, где можно укрыться до наступления вечера.

И тут за спиной у меня звучат голоса:

– Вон она! Хватай ее!

Я ныряю за стену, вернее, за то, что некогда было стеной магазина одежды. Держащаяся на единственном болте выцветшая рекламная вывеска на покосившейся каменной стене приглашает по доступной цене купить платье, сшитое по последней моде. Едва я успеваю укрыться за рекламным щитом, как в стену врезается целая очередь пуль. Впечатление такое, что на сей раз промах намеренным не был.

– Возьмем ее живой! – слышу я чей-то крик, но трудно сказать, Грач это или кто другой. Тут дело не в сострадании, у Центра и зеленорубашечников есть иные причины предпочесть взять меня живой, а не прикончить прямо на улице. Пытка. Допрос. Показательный пример для жителей Эдема…

Быстро как только могу я бросаюсь из нынешнего своего укрытия к соседнему, тоже покосившемуся строению. Быстрый взгляд назад убеждает в том, что они передвигаются в уставном порядке, словно ожидая нападения. Здесь, где кончается действие закона, они, судя по всему, чувствуют себя даже менее уверенно, чем я. Я возношу хвалу фортуне и передвигаюсь так медленно, что, прибавь они хоть немного скорости, у меня не осталось бы ни малейшей надежды. Но коль скоро они шагают как предписано – осторожно, крадучись, держась начеку, – у меня получается хромать достаточно быстро, чтобы оставаться впереди.

По крайней мере, какое-то время. Пока лодыжка не подведет или я не поверну куда-нибудь не туда и окажусь в западне.

Тяжело дыша, я прислоняюсь к стене, испещренной дырочками, вроде как от пуль. Что, во имя Земли Великой, могло здесь произойти? Мышцы на ногах разом реагируют, в боку чувствуется стеснение, лодыжка распухла неимоверно, но напрягшиеся до предела нервы не дают ей, пусть хоть на какое-то время, слишком разболеться. Я знаю, что долго это не продлится, что в любой момент может начаться невыносимая боль. Остается надеяться лишь, что лодыжка выдержит мой вес.