Джоуи Грасеффа - Дети Эдема

Как я только что сказала – лучше умереть, чем попасть в неволю? Не прошло и нескольких минут, как мне пришлось переменить свой взгляд.

Я дергаюсь, упираюсь – тщетно, только на миг удается поднять голову над зыбучими песками и сделать отчаянный благодатный глоток воздуха, а потом я снова скольжу вниз. Плавать я не умею, в водоем глубже домашней ванны никогда не погружалась. Но даже если бы умела, вряд ли это помогло бы мне в этой странной липкой песчаной массе. Она обволакивает, выпивает меня. Ощущение такое, будто меня старается проглотить какое-то живое существо.

Будто сама Земля меня поедает.

Я чувствую, как мое тело становится холоднее и мягче. Перестаю сопротивляться. На мгновенье это приносит облегчение – сдаться, очутиться в невесомости, осознать, что никуда бежать не надо и бороться тоже не надо, и просто навечно остаться в одиночестве.

Но тут меня хватают за руку и тащат наверх. Выволакивают из ямы. Кладут на раскаленный песок, и мне неважно, кто это, пусть даже зеленорубашечник с пистолетом, приставленным к моему виску. Будь у меня силы, я бы ноги ему поцеловала за возможность еще один, последний раз вздохнуть.

Чья-то рука стирает, с некоторой даже нежностью, грязь с моих губ и носа. Глаза по-прежнему забиты тем же самым месивом, открыть их я не в состоянии. Голова кружится, легкие ходят ходуном, воздуха не наберешь.

Теряя сознание, я слышу чьи-то слова:

– Да, девочка, спасать тебя – работа нелегкая.

Мир оживает медленно, шаг за шагом. Поначалу я не могу пошевелиться. Даже с трудом осознаю, что у меня есть тело. Может, я мертва? Звуки возвращаются раньше осязания. Прежде всего – какой-то шум, шелест в ушах. Мне представляется, что так вот шумит океан, накатывая на берег волну за волной. Этот «океан» – моя кровь, медленно пульсирующая в висках. Я лежу в темноте, практически не ощущая собственного тела.

Затем возникает неясный запах, теплый и приятный, я бы сказала, запах животного, если бы мне хоть раз встречались настоящие животные. От этого запаха мне становится едва ли не уютно… до пробуждения остальных членов. В мышцах я начинаю ощущать жар, в коже прохладу. И по-прежнему ничего не вижу, даже не могу вспомнить, как открываются глаза.

Потом приходит боль, она сваливается, как кирпич на голову, я стону – стону громко, хрипло. Болит все и по-разному. Болят мышцы, болят связки, ушибы, порезы, ожоги… и разбитое сердце.

– Открой глаза. – Не разберу, откуда доносится голос, извне или снаружи. Я чувствую, как чьи-то руки убирают с моих век комки песка. Руки большие. Добрые.

Ресницы трепещут. Темно. Неужели я целый день провела в забытьи?

Я моргаю, и мир рывком возвращается на свое место. Я прихожу в сознание.

На меня нацелены золотистые калейдоскопические глазные орбиты – гипнотическое сочетание цветов: карего, орехового и медного. Глаза второрожденного. Мне кажется, эти глаза мне знакомы. Но они на чужом лице.

Раньше они принадлежали бродяге-оборванцу. А теперь – молодому человеку примерно моего возраста, с высоким лбом, длинными, зачесанными назад каштановыми волосами и длинным, во всю левую щеку, серпообразным шрамом. Этот шрам я уже видела, только не помню…

Я озадаченно сдвигаю брови, а молодой человек посмеивается надо мной.

Меня это злит, злит его насмешливое, легкомысленное выражение – словно я не прошла через такие тяжкие страдания. К тому же он стоит слишком близко. Мне неприятно ощущать кожей исходящий от него жар. Не думая о возможных последствиях, я изо всех сил отталкиваю его и пытаюсь подняться на ноги.

Получается не очень. Тело как будто окаменело. Я перекатываюсь через рюкзак, затем делаю попытку ползти и тут же обмякаю.

Я уверена, что он меня сейчас прибьет, но он просто слегка отстраняется назад, словно играет с разбаловавшимся ребенком. И по-прежнему, черт бы его побрал, смеется! Смеется над моей болью и неспособностью постоять за себя.

– Ты кто? – Я неуклюже, ссутулившись, стою в нескольких футах от него, и на этом, пусть небольшом расстоянии, мне немного легче.

Он непринужденно садится, не переставая улыбаться.

– Наверное, надо тебе кое-что объяснить. Итак, ты хочешь знать, что я такое? – Он не сводит с меня своих широко открытых золотистых глаз, смотрит пристально, многозначительно.

Я киваю.

– Что вы такое и чем занимаетесь, я знаю. Но хотелось бы знать, кто вы такой.

– Меня зовут… Лэчлэн. – От меня не ускользает возникшая заминка. Он что, решает, говорить правду или придумать что-нибудь? Интересно, на чем он остановит свой выбор?

Я думаю про знакомые глаза и решаюсь предположить:

– …И вы сын того старого человека в рубище, с которым я виделась раньше?

В уголках его губ по-прежнему таится улыбка, но он сдерживает себя.

– Не совсем. На самом деле я и есть тот человек в рубище.

У меня отваливается челюсть.

– А что, неплохая маскировка, вам не кажется?

Все это с трудом укладывается у меня в голове. Мысленно я накладываю ему на лицо слой сажи, воображаю, что от него воняет, что его сальные волосы дико растрепаны, набрасываю на плечи рваную одежду. Если посильнее прищуриться, вполне могу увидеть его таким.

– У меня несколько масок. Бродяга, студент, бестия, женщина. Так людям вроде меня легче передвигаться по Эдему, не привлекая к себе внимания. – Он снова растягивает губы в улыбке. – В отличие от тебя, мне не всегда удается убегать от зеленорубашечников. Признаю: зрелище было впечатляющее.

– Так вы все видели?

Он снова слегка колеблется. Думаю, если бы не тот факт, что люди, такие разные и по-разному интересные и пугающие, вообще для меня внове, я бы вряд ли обратила внимание на его мимику. Что он скрывает?

– Не все. Только самый конец. А вообще-то я тебя искал.

– Так вы про меня знали? – Я пристально смотрю на него. Он кивает, и в голове у меня начинает складываться цельная картина. – Вы – брат Грача?

Лэчлэн снова кивает.

– Слышала бы ты его рассказ! Являешься из ниоткуда, второрожденная, и между тобой и камерами ботов-охранников – только его могучие плечи. Стоп, говорит он, стараясь не дать тебе оказаться в поле зрения ботов. А ты, что делаешь ты?

Я опускаю голову, вспомнив, как повела себя с Грачом. А он ведь старался мне помочь. Я-то думала: какая я храбрая! А произошло то, из-за чего меня едва не схватили. Может, именно это изначально насторожило Центр, может, именно потому там вообще прознали о моем существовании.

– Ну, словом, ему пришлось отвлечь бота в надежде на то, что тому не удастся как следует сканировать тебя. А начальник настолько разозлился на него, что в наказание на шесть недель перевел на дежурство во внешний круг. Что обернулось большой удачей.