Гэри Ван Хаас - Создатели

Руперта тянули вниз по лестнице с сумкой на голове и склеенными руками, он ударялся плечом о каждую стойку перил.

Его провели через двор. Он по-прежнему не слышал Мэдлин. Что бы они с ним ни сделали, он это заслужил, он нарушал правила и попался. Но Мэдлин не угрожала обществу, а, скорее, была его рабом. Она готова была сделать все, что скажут, убила в себе все человеческое, что мешало приспособиться, и уж точно не заслуживала наказания.

Пусть они не были по-настоящему близки и не любили друг друга, но Мэдлин была для него самым близким человеком и они обычно хорошо ладили, когда проводили время вместе. Ей льстило быть женой известного телеведущего, а Руперта устраивало, что она не надоедала ему. Ему не хотелось думать, что с ней сотворят люди из Департамента террора и к каким методам допроса они могут прибегнуть.

Руперта вытащили на лужайку, он попытался пойти сам, но едва мог волочить босые ноги по прохладной траве. Он шел слишком медленно и спотыкался.

Ему обмотали руки резиновым шнуром и подняли на ноги. Теперь Руперт смог идти, раскачиваясь, как маятник. Потом он оказался в движущемся автомобиле. В голову пришли бригады освобождения и их черные фургоны.

После Руперта стали бить. На него сыпались удары: по почкам, по ребрам, в живот. Невидимые палачи пинали его по полу. Руперта каждый раз отбрасывало под ноги новому мучителю, и он не знал, куда придется следующий удар. Все тело саднило, и он чувствовал, как весь превращается в большой кровоподтек. Он мог бы отбиваться и даже попасть в кого-нибудь, но понимал, что это не имело смысла.

Его избивали двадцать или тридцать минут, а потом кто-то схватил его за ступню. В ногу вонзилась игла шприца, и он потерял сознание.

Руперт проснулся на жестком бетонном полу, он дрожал, и все его тело болело. В камере было очень холодно. Он раскрыл один глаз, второй заплыл и не открывался. Его руки по-прежнему были склеены.

По размеру камера напоминала гроб чуть шире обычного, а потолок был не больше пяти футов высотой. Свет давала маленькая панель на потолке, защищенная стальной решеткой.

Руперт сел. Из камеры можно было выйти только через гладкую металлическую дверь высотой около трех футов. Внутри не было ручки. Он толкнул холодную дверь, но она, естественно, оказалась заперта снаружи.

«Эй! – позвал Руперт. – Меня кто-нибудь слышит?»

Никто не ответил. Он сразу подумал о Мэдлин. Ее тоже били? Она тоже проснулась в ледяной крошечной камере где-нибудь поблизости? Может быть, она далеко отсюда. Для мужчин и женщин везде существовали отдельные места. Вряд ли тюрьмы были исключением.

Руперту казалось, что он глубоко под землей, но это нельзя было проверить. Возможно, его держали на двадцатом этаже стеклянного небоскреба.

Он прислонился к стене и прижал колени к груди, стараясь сжаться, чтобы сберечь хоть немного тепла. Холод стал невыносимым, но в камеру продолжал поступать ледяной воздух. Руперт пытался представить, каково это замерзнуть насмерть. Он уже не чувствовал пальцев на руках и ногах.

Он предполагал, что в конце концов за ним придут, и все ждал, ждал, ждал, но ничего не происходило. Он начал мысленно перечислять все, чего не знал. Он не знал, где Мэдлин и что с ней сделали. Не знал, сколько провел без сознания. Не знал, до сих пор ли он в Лос-Анджелесе и вообще в Америке. Не знал, придет за ним кто-то или он так и умрет от холода.

Через несколько часов Руперт почувствовал мучительный голод, но у него не было ни еды, ни воды. Он снова толкнул дверь, потом постучал в нее еще несколько раз, но ответа не последовало.

Время тянулось. Его руки и ноги все сильнее коченели, а из носа потекло. Он утерся порванным рукавом футболки.

Время тянулось. Он стал тихонько напевать песенку из рекламы стирального порошка. Мелодия вертелась в голове, и он не мог от нее отделаться.

Время тянулось. Руперт подумал о Салли. Он тоже был здесь? Может быть, даже в этой самой камере?

Время тянулось. Руперт начал вспоминать людей, которых никогда больше не увидит. Он подумал о Мэдлин. О своих родителях в Бейкерсфилде [8] Город в штате Калифорния, США. . Об отце, который стал одержим гольфом: бесконечно читал специализированные журналы, смотрел соревнования и играл цифровой клюшкой, подаренной Рупертом на Рождество три года назад. Он думал о матери, которая принимала сильнодействующие успокоительные и слишком долго сидела перед телеэкраном с отрешенным видом, иногда пуская слюну.

Время тянулось. Руперт вдруг нелепо обрадовался, что у него не было детей. Или собаки. Мэдлин терпеть не могла «собачью шерсть» и «запах псины» в доме. Пес оказался бы в доме совсем один без присмотра. Интересно, что случается с животными узников? Руперт подумал, что лучше иметь маленькую собаку. Агенты могут убить большого пса, врываясь в дом. Лучше заводить крошечных трусливых собак, которые прячутся при малейшем шорохе.

Была ли у Салли собака? Руперт не видел у него дома животных. Лучше, наверное, держать кошку. У кошек больше шансов выжить без хозяев. Зато Руперт знал, что делали с детьми арестованных. Старших подростков, возможно, допрашивали, а тех, кто помладше, отправляли в Центр защиты детей и семьи, их судьбу решали люди вроде Лиама О’Ши. Руперт понятия не имел, чем занимались центры спасения детей.

Слава богу, у него не было детей.

Время тянулось. Руперт провалился в тяжелый глубокий сон. Ему снилось, что он идет по бесконечному белому леднику, изрезанному трещинами, глубокими, будто каньоны. Вдали, почти на горизонте, он увидел Салли, который с трудом брел, согнувшись на холодном ветру. Руперт попытался окликнуть его, но потерял голос.

Руперта разбудил громкий вой, обжегший окоченевшие уши. Дверь открылась, и двое рослых мужчин в черных комбинезонах схватили его и выдернули из камеры. Оказалось, что она располагается под полом. Руперта вытащили и бросили на бетонный пол в другом помещении. Температура там была комнатной, но он как будто попал в баню. Он глубоко втянул теплый воздух и невольно вздохнул с облегчением.

– Не расслабляйся, – сказал один из мужчин. Руперта подняли на ноги.

– Рано или поздно ты пожалеешь, что не остался в камере, – добавил второй. У него был сплющенный нос, как будто давно сломанный. – Иди. Мы тебя не понесем.

Они шли втроем по пыльному серому коридору, мужчины держались по обеим сторонам от Руперта.

– А Мэдлин здесь? – спросил Руперт.

Первый мужчина, с изогнутым шрамом от уха до горла, остановил его одной рукой, а другой ударил в челюсть.

– Правило первое, – сказал он, – никаких вопросов. Ты ни у кого ничего не спрашиваешь. Понял? Вопросы тут задаем мы.

– Да.

– Что он сказал? – спросил порезанный.