Свен Карстен - Землемер

— В вашем бюро есть прекрасная кушетка, — сообщает Юнг. — Прикажете проводить вас?

— Да, приказываю меня проводить, — стонет Пауль. — Боже, как голова кружится…

Под аккомпанемент вороньего карканья они бредут в направлении восьмого блока.

Круглые, пахнущие табаком, ржавые модули, царапая крючками бока друг друга, катаются, стукаются, сцепляются и вновь расцепляются, мерный металлический звон туманом плывет над бескрайней серой равниной — бамм! бамм! бамм! Пауль просыпается от боя часов, у себя в кабинете, на кожаной кушетке, потная щека приклеилась к обивке. Пауль со стоном открывает глаза, в голове перекатываются модули, холодные и колючие. Что ж, он всегда был слаб на выпивку. Возможно, вино было крепленое спиртом. Этот мерзавец младший писарь подсунул ему какую-то дрянь вместо нормального вина, настоящие ополоски, во рту до сих пор отвратительный привкус, надо выпить воды.

— Краузе! — кричит Пауль, впрочем, нет, кричит он только первый слог, «Кра…», а далее невыносимая головная боль заставляет его перейти на стон. Старший писарь тут же появляется в поле зрения, он, неожиданно, в очках, в руках газета. — Краузе, дорогуша, принесите порошок аспирину, а лучше сразу два. И воды побольше. Что-то у меня голова…

Старший писарь понимающе кривит губы, кивает и снова отодвигается в полумрак. Пауль пытается сесть на кушетке и обнаруживает, что заботливые помощники накрыли его шинелью — теплое тяжелое сукно, от которого идет тягучий запах солдатского табака. Пауль брезгливо сталкивает шинель на пол, этого еще не хватало! Может, они меня еще и раздели?! Нет, сняты только ботинки, их приходится искать на полу под шинелью. Краузе уже вернулся, молодец. Принес воду и аспирин. Пауль, как капризный ребенок, открывает рот и старший писарь, после секундного замешательства, высыпает оба порошка прямо на высунутый язык господина поручика. Пауль запивает лекарство жадными глотками, аспирин скрипит на зубах и дерет горло.

— Какие новости? — спрашивает Пауль, отдышавшись.

— Звонил обер-лейтенант Эберт, справлялся о вас, господин поручик. Я сказал, что вы в клозете и не можете сейчас подойти к телефону. Господин обер-лейтенант обещал зайти к нам сюда вечером после дежурства. Будут ли какие приказания, господин поручик?

Паулю не хочется даже думать о приказаниях.

— Я хочу полежать, просто полежать, — говорит он. — И чтобы мне никто не мешал. Этот телефон возможно отключить? — Краузе отрицательно мотает головой. — Сделайте это, Краузе, голубчик, придумайте что-нибудь.

Старший писарь хмыкает, снимает с телефона трубку и прячет ее в выдвижной ящик стола.

— Но надо будет говорить потише, так как на станции все теперь слышно.

— Мне вообще говорить противно, — бормочет Пауль. Так и не сделав попытки встать с кушетки, он снова ложится. — Дайте мне что-нибудь почитать. Только не очень сложное, энциклопедий мне не надо. И организуйте свет.

Краузе, словно заботливая сиделка, ставит в головах кушетки стул, затем приносит и лампу.

— Есть свежий номер профильного журнала, прикажете достать?

Пауль только вяло протягивает руку. Краузе вскрывает секретный пакет, извлекает пачку официального вида бумаг и толстую тетрадку журнала, документы он кладет на стол, а журнал подает Паулю, при этом почему-то щелкает каблуками.

— Не валяйте дурака, Краузе, — говорит Пауль. — Мне и так плохо…

Он устраивается таким образом, чтобы свет от лампы не падал на лицо, и открывает журнал. На первой странице — редакционная статья, густо пересыпанная совершенно непонятными Паулю терминами — редактор журнала рассказывает о новостях техники, о светлых перспективах научного прогресса и о неусыпной заботе командования и лично Его Величества. В качестве иллюстрации статья снабжена гравюрой, изображающей это самое величество. Очень мило и патриотично. Пауль смотрит на обложку — как же называется это сортирное издание? Ага, «Ежемесячник компониста и технического статистика». Странно, он всегда полагал, что компонисты пишут музыку, но нет, оказывается, эта профессия сродни некоей технической статистике, науке для Пауля не менее туманной. Картинка на обложке тоже не проясняет многого — это очень тщательно нарисованная голая женщина, слегка задрапированная в пикантных местах газовой тканью. Она сидит на облаке, в руках ее свиток с формулами и горящий факел, словно она собирается из соображений безопасности сжечь секретную композицию, лишь бы та не досталась французам. Вокруг распутницы летают кубики и тетраэдры, у ног лежит лист пергамента с аккуратно начертанным «магическим квадратом», а за спиной встает солнце. Груди ее напоминают туго надутые футбольные мячи, нарисовать соски художник не решился. От всей этой классицистской пошлости у Пауля даже начинает ломить зубы.

Пауль быстро пролистывает несколько страниц и натыкается на статью, посвященную юбилею со дня смерти ученого и философа Ансельма Нойбургского, жившего в начале шестнадцатого века. На гравюре — очень бородатый старик, похожий на доброго волшебника, в роскошной мантии и меховой шляпе с полями. В руке его прибор, похожий на астролябию и микроскоп одновременно. Симпатичный дяденька. Пауль принимается читать биографию Ансельма, продираясь через вычурный готический шрифт журнала.

Ансельм Нойбургский, как следует из его фамилии-прозвища, родился и прожил всю жизнь в городишке Нойбурге и, судя по всему, даже ни разу не выезжал за его пределы. Ему это было и не надо. Ансельм принадлежал к той же плеяде универсальных гениев, что и Да-Винчи с Ньютоном — то есть, мог, грубо говоря, по капле воды представить океан со всеми его обитателями. Ансельм был придворным ученым нойбургского короля Отто, составлял гороскопы, разбирал манускрипты, толковал сны, искал философский камень, смешивал тинктуры, словом, делал все, что положено делать средневековому ученому и даже сверх того. Он служил еще отцу короля Отто, толстяку Сигизмунду Красивому, собрал на королевские деньги библиотеку старинных философских трактатов — несколько тысяч томов — и, как уверяют, прочел их все. Для книжной коллекции был выстроен каменный дом с уникальной стеклянной крышей. Чтобы охранить такое количество книг от частых в ту пору пожаров, Ансельм запретил употреблять в здании библиотеки свечи и факелы, вместо этого дневной свет с помощью хитроумной системы зеркал направлялся в любой уголок библиотеки, даже в подвал. Здание сохранилось и до сегодняшнего дня, правда, в середине восемнадцатого века стеклянную крышу, разбитую необычайной силы градом, пришлось заменить черепичной. Зеркала постепенно тоже пришли в негодность, были демонтированы, остались лишь бронзовые кронштейны. Но книги уцелели все, и любой интересующийся может за скромную плату в городскую казну посетить большой библиотечный зал и осмотреть высящиеся до потолка стеллажи книг, вмещающие в себя всю мудрость прошедших веков. Открывать книги, к сожалению, запрещено, уж больно они ветхие.