Свен Карстен - Землемер

Так и вышло. Вдруг Франка замечает, что некий тип из отдыхающих, молодой человек лет двадцати пяти, примечательный лишь набриолиненой шевелюрой и пухлыми губами — а об остальных его достоинствах Франка судить не берется, хотя и может — так вот, этот молодой господин что-то слишком часто сталкивается с ней в коридорах санатория. Господин отменно вежлив, всякий раз, раскланиваясь, желает «доброго утра фройляйн Франке», правда, соломенное канотье при поклоне прижимает не к груди, как полагалось бы, а много ниже. Потом, убираясь в его комнате, Франка находит на столе очень миленький гребень для волос, хоть и деревянный, но тонкой работы и лакированный, а рядом записку «Подарок фр. Франке на праздник Хр. Вознесения. Хайнц». Хотя праздник уж недели две как прошел. Франка гребешок на всякий случай не берет, но через час этот Хайнц, полотенце на бедрах, ловит ее в оранжерее, где Франка в тот момент пропалывает левкои, и спрашивает, неужели его подарок не понравился?! Понравился и даже очень, только чего это подарки какие-то ни с того ни с сего? Очень вы мне приглянулись, фройляйн Франка, говорит Хайнц, своей серьезностью и жизнелюбием, а более всего, замечательным цветом волос. Вот я и подумал, продолжает Хайнц, что к таким чудесным волосам очень подойдет элегантный гребень. Пока Франка соображает, что «элегантный» — это, вероятно, что-то вроде «красивого», Хайнц уже втыкает гребешок на положенное место, конечно, криво и неправильно. Франке приходится грязными от земли руками эту красоту поправлять, а Хайнц тем временем вежливо говорит, что, если его подарок принят и понравился, то он, Хайнц, просит засвидетельствовать это одним поцелуем. И пока Франка собирается с мыслями, как бы ему так отказать, чтобы он не очень обиделся, Хайнц ее обнимает сбоку за плечи и целует прямо в щеку. Что это вы себе выдумываете, возмущается Франка, вытирая щеку грязной рукой, а Хайнц извиняется, говорит, что не смог удержаться, так она собой красива и, в подтверждение, целует ее второй раз прямо в измазанную щеку. Тут Франка видит, что он и сам испачкался, пытается вытереть ему губы и только пачкает еще больше. И вот они уже весело смеются, Хайнц обнимает Франку уже более по-хозяйски и целует уже сколько хочет, а Франка думает лишь о том, как бы вымыть руки, а то с грязными и пообниматься нельзя, и левкои остаются непрополотыми. Тут звон колокольчика созывает господ руссоистов к обеду и Хайнцу нужно уходить, но молодые люди уславливаются встретиться сегодня еще раз, вечером, в лодочном сарае.

Совершенно очумевшая от происшедшего Франка едва доживает до вечера, все у нее постоянно валится из рук, и думает она только о том, почему именно с ней такое и как ей теперь жить дальше. Ничего не надумав, она спешит к лодочному сараю, там еще никого нет и Франка, сидя на перевернутой лодке, ждет — сама не знает чего. Тут появляется Хайнц, красиво задрапированный в белую купальную простыню и напоминающий в ней статую из санаторного парка. В руках у него букетик левкоев, несомненно, надерганных только что в оранжерее. Когда Франка начинает выговаривать ему за это, Хайнц принимается оправдываться, говоря, что с сегодняшнего дня левкои для него всегда будут ассоциироваться с одной золотокудрой фройляйн и Франке опять приходится соображать, что же такое «ассоциироваться», а тем временем Хайнц становится на одно колено — конечно, в шутку — и букетик приходится принять. Потом молодые люди целуются, сидя на лодке, разговаривают, обнимаются, с Хайнца то и дело сползает купальная простыня, и ее приходится поправлять, а потом Франка, чтобы Хайнцу не было так одиноко сидеть полуголым, позволяет расстегнуть на себе несколько пуговичек и целоваться становится гораздо удобнее и приятнее, а потом… Ну, в этот день, точнее, в этот вечер, до «потом» дело не доходит, но общее направление движения не вызывает никаких сомнений.

Франка очень довольна этим маленьким приключением, за работой она улыбается и напевает, но что удивительно — ее товарки тоже понимающе посмеиваются, поглядывая на нее, и постепенно Франка оказывается принята в какой-то большой молчаливый заговор. Она то и дело уединяется с Хайнцем и остальные женщины спокойно берут на себя ее часть работы. При случае и она старается отплатить им тем же, все идет, как идет и Франка совершенно ни о чем не думает, кроме одного — залететь ей прямо сейчас или все же еще подождать — и тут вдруг заканчиваются четыре недели и господам надо уезжать. Бедная Франка совершенно вне себя от огорчения. Она, конечно, всегда понимала, что между ней, деревенской девчонкой, и сыном нотариуса из Лейпцига ничего серьезного быть не может, она и не планировала, но как-то… надеялась, что ли. А тут нужно прощаться. Хайнц дарит ей брошку с красивым камешком, он тоже расстроен, он уезжает, но постарается вернуться на следующий год. Конечно, ни о каком публичном прощании не может быть и речи, они прощаются в оранжерее и как-то скомкано. Хайнц уезжает утренним поездом, а Франка два дня держит нос на квинту. Несколько ее товарок тоже ходят заплаканными.

А на третий день до Франки вдруг полностью доходит смысл выражения «круговорот жизни». Приезжает новая группа отдыхающих, полсотни господ, важных и не очень, в сюртуках, летних пальто и даже в мундирах (и пока в штанах, думает Франка) и один молодой господин чем-то неуловимо напоминает Хайнца, хотя и не похож на него ничуть. Господа выгружаются из колясок, младший медперсонал заносит чемоданы, господа последний раз в открытую курят, господа расселяются по комнатам и снова вечером горят огни в музыкальном и игровом салонах, снова гонг созывает к ужину, снова господа негодуют при известии, что мяса не будет весь месяц, и после ужина всем нужно быть на лекции, а лекция, как всегда, о здоровом образе жизни, с показом цветных картин посредством «волшебного фонаря». И через неделю Франка опять весела и счастлива, ее рыжие кудри мелькают здесь и там, во время мытья полов она напевает, а в оранжерее вырос новый урожай левкоев, а старые цветы пришлось выкинуть вон, потому что они все засохли.

В один из заездов у Франки даже два кавалера. Вот как. Хотя кухарка этого не одобряла и даже высказывалась в узком кругу совершенно открыто. Франка и сейчас уверена, что кухарка просто завидовала.

В октябре санаторий профессора Вагнера закрывается на зиму, до весны. Что делает Франка от ноября до марта? Скучает, если сказать одним словом. А весной — весной природа снова оживает, и дорожки санаторного парка опять наполняются господами руссоистами в купальных простынях и без оных. И жить бы так Франке и дальше припеваючи, и даже выйти через год-другой за какого-нибудь сына пражского галантерейщика, особенно если тот будет без глупых предрассудков, и полюбит ее не скуки ради, а за ее золотое сердце, но тут судьба внезапно делает очередной цирковой кульбит.