Свен Карстен - Землемер

Она улыбается, и взгляд ее словно обращается внутрь, она прислушивается к себе, к своим чувствам. Пауль тоже пытается разобраться в своих ощущениях — так быстро все произошло! Это не было противно, нет, просто так внезапно! Он ничего и не понял, не почувствовал. Он заметил, что попал локтем в лужицу пива и его рукав намок, это да, это было. Что же было еще? Волосы Франки приятно пахнут, запах незнакомый, но хороший. Целуется она как сумасшедшая, до сих пор губы горят. Целоваться он тоже умеет, он просто не успел. Теперь она сидит перед ним, раскачиваясь, как китайская игрушка, улыбается во весь рот, смотрит на Пауля, а взгляд такой, какой был когда-то у матушки — обожающий. Рыжие распущенные волосы почти закрыли ее грудь. Какая странная вещь, эта грудь, когда голая — как два мешочка. Так качается, туда-сюда, туда-сюда. Пауль поднимает руку и касается Франки кончиками пальцев, Франка тут же наклоняет голову и целует его куда-то в запястье, будто птичка. Она красивая, когда так улыбается, думает Пауль, и веснушки ее совсем не портят. Франка берет его руку и накрывает его ладонью свою грудь, прижимает крепко. Новое ощущение — ладонь словно наполнилась. Будто рука и грудь были созданы по единой мерке, как раз друг для друга, не знали об этом, жили порознь, а теперь встретились.

— Ты мой, — говорит Франка. — Ты мой навсегда.

Пауль не возражает, он доверился течению, его несет река, его убаюкивают волны. Полковник Мюллер совсем отдалился, остался где-то на берегу, его закрыли деревья, кругом только покой и мерный ход реки. Будущее пока не существует, прошлое растворилось и ушло, а настоящее — вот оно, как яблоко в руке. Пауль закрывает глаза.

— Я приду к тебе ночью, — шепчет Франка, ее волосы щекочут ему лицо. — Где ты спишь, здесь, в гостинице?

Пауль качает головой, морщится, нет, не в гостинице, пока нигде. Может, в бюро на кушетке, он не знает.

— Тогда ты спишь у меня, — говорит Франка. — Уже поздно, пойдем сейчас.

Она принимается одеваться. Уже поздно? Который же час?

— Семь, — сообщает Франка, бросив взгляд на стенные часы. — Уже темно. Здесь рано ложатся. И встают тоже рано. Утра час дарит золотом нас.

Пауль тоже поднимается с пола, выглядывает из-за стойки. В буфетной пусто, столы и лавки чернеют в полутьме как надгробия, дверь, ведущая в большой зал, плотно закрыта и кажется, что она не откроется вовеки. Франка что-то прибирает за его спиной, расставляет стаканы и тихо напевает. Пауль прислушивается.

Пойдем, говорит Франка. Что ж, пойдем. Пауль отыскивает свое пальто, Франка задувает лампу, и они уходят.

Полковник Фридрих Мюллер слышит, как стукает входная дверь — он остался один. Он сидит в своем кресле, свеча почти догорела, стеарин натек лужицей на непрочитанные бумаги. Где-то я ошибся, думает он, поэтому все пошло не так, неправильно, и я один несу ответственность. Это все, что мне осталось в жизни — ответственность. Франка — девочка, она живет не умом, чувствами. Я думал, что я отвечаю за нее, я ошибался. Но за все остальное — я все еще в ответе, перед собой, перед делом.

Он встает и подходит к телефонному аппарату на стене, снимает трубку и стучит по рычагу, металлическое лязганье эхом отдается в пустой темной зале.

— Фройляйн Бауэр? — говорит он в эбонитовую бесконечность. Он не называет себя, все в деревне и в замке знают его голос. — Герти, дайте мне третий. Аксель? Есть новости? Тогда вот что. Отключайте напор. Никаких но. Отключение, полный ремонт, включение и подъем до стандартного уровня. Да, отвечаю я. Не ваше дело. Капитан Кольбекер, выполняйте приказ.

Он опускает трубку на рожки телефона и стоит так у стены, опершись спиной, в голове пульсирует боль. Магнитная линия оборвалась, шарик потерял весь свой заряд. Старая жизнь кончилась, а новая еще не началась. Начнется ли?

Оставим его здесь, будем милосердны.

Ночью стылый ветер расчищает небо и Майберг накрывает свет полной луны. Пауль просыпается от холодных свинцовых лучей, простреливающих комнату Франки навылет, от окна к подушке, вот черт, только ведь заснул! Он приоткрывает один глаз и тут же зажмуривается — словно пробочник вворачивают, проклятая луна, прямо какие-то «лучи смерти»! Прикрывает глаза ладонью. Снова пытается посмотреть из-под руки, вот, уже лучше. Прямо перед носом — голое плечо Франки, худое, но красивое. Живописное. Франка спит на боку, волосы закрыли лицо, но Пауль его прекрасно помнит, прелестное лицо, очень милое. Майне либе Франка. Что она тут вытворяла! Пауль думал, что умрет — от стыда, от смеха, от усталости, от удовольствия… Он такое узнал за эти несколько часов неустанной возни, столько нового, на вид и на ощупь. Кое-чего привычного для него, Пауля, конечно, не хватало, зато много чего необычного и интересного было в избытке. Понятное дело, было сложно. Когда было совсем сложно, Пауль просто закрывал глаза и представлял себе… э-э… ну, скажем — что хотел. Но Франка — молодчина, она как с цепи сорвалась! Попутно она рассказала ему всю свою жизнь в этом санатории, только представить — полсотни мужчин и все голые, это же рай божий на земле! Так странно было слушать про ее кавалеров! Пауль то и дело представлял себя на месте Франки, а что бы сделал он, а что бы он ответил, потом мысленно менял сторону — а как бы он соблазнил Франку, так сделал или вот эдак? И что особенно хорошо — можно было тут же попробовать все на деле.

Слышно, как Франка сопит в подушку, очень уютный звук. Глаза уже попривыкли к свету луны, Пауль приподымается на локте и смотрит на Франку, ей было жарко и она скинула одеяло на пол — луна освещает только голову и плечи, рыжие волосы сияют, ниже все в полутьме, спина, бедра, ноги. Очень симпатичные ноги, вон как раскинулись. Поверх бедра виден шкаф, столик и стул, на стуле навалена горой одежда. Нет, это не одежда, это кто-то сидит. Вот черт! Там, действительно, кто-то сидит!

— С пробуждением вас, господин Штайн, — говорит темная фигура в кресле. Голос вкрадчивый, вежливый, но с самомнением. Дворецкий, знающий о своих господах некую позорную тайну.

Пауль не испуган, он только заинтересован. Страхи остались в прошлом, удивительно, но эти четыре-пять часов, проведенные с Франкой, сильно изменили его, он теперь смелее смотрит жизни в глаза, он стал мужественнее. Он, конечно, и раньше не был слабаком. Или был? Кто плакал, потеряв Кристиана? А кто такой Кристиан? Кому он нужен? Только не Паулю. Старому Паулю он был нужен, Паулю сегодняшнему — нет. Ну, почти нет.

— Спасибо, — зевнув, отвечает Пауль. — А который теперь час?