Свен Карстен - Землемер

Госпожа начальница отдела уже давно бросает на Феликса притворно строгие взоры, а барышни прекратили работать и только хихикают, переглядываясь. Феликс делает вид, будто лишь сейчас заметил, что зашел в своем анекдоте слишком далеко и умолкает, в наигранном смущении прикрыв рот ладонью. Скрип двери, он поворачивается на звук — это вернулся Пауль, он просовывается в дверь, подавленный еще более прежнего, волосы прилипли к потному лбу, глаза бегают. Он сутулится, заметно, что его руки в карманах пальто сжаты в кулаки. Он поднимает на Феликса умоляющий взгляд.

— Спасибо за гостеприимство, дорогая госпожа Фейербах, нам надо идти, — поспешно принимается прощаться Феликс, он кивает начальнице, потом еще одной-двум пишбарышням, и выходит, поддерживая Пауля под локоть.

— Да на вас лица нет, Людвиг, что случилось?! — говорит Феликс в коридоре. — Что вам такого сказал наш майор?

— Нет-нет, все в порядке, спасибо, все в порядке, — бормочет Пауль, он почти бежит. — Тут просто душно. Пойдемте скорее на воздух, мне хочется глотнуть воздуха, пойдемте, прошу вас! Там моя одежда, мой мундир, я не хотел бы его потерять, вдруг его кто-то взял, пока мы тут…

— Да никто не возьмет чужой мундир, вы что, не беспокойтесь так, Людвиг! Скажите мне, вы сдали голос? Алло, Людвиг!

Но Пауль не отвечает, он весь — стремление, Феликс едва успевает за ним. В зале с будочкой вахты Пауль сворачивает не туда и Феликсу приходится ловить своего подопечного за рукав и наставлять на путь истинный. Пауль вырывается нервным движением плеча, кулаки его, по прежнему, глубоко в карманах пальто, Феликс удивленно замечает, что у Пауля стучат зубы.

Добравшись, наконец, до железной двери подъемного механизма, Пауль, не ожидая Эберта, бросается к голосовому устройству, и совершенно истерически, срываясь на визг, кричит в приемное ситечко — раз-два-три-четырепятьшесть! — и снова, как заведенный, — раз-два-три-четыре-ПЯТЬ-ШЕСТЬ!!!

Пораженный Феликс смотрит, как Пауль, будучи, видимо, не в состоянии дождаться, пока дверь откроется сама, что есть силы, пинает равнодушное железо ногой, раз, другой, третий! Наконец, с жужжанием противовеса и пощелкиванием храповика, стальной лист медленно поворачивается на петлях, Пауль ужом проскальзывает в кабину и кричит оттуда — как она двигается?! как она, черт возьми, двигается?! ну же, Феликс, как заставить ее подниматься?!!

— Н-надо закрыть дверь… — отвечает Феликс, — Боже мой, Людвиг, да что с вами?!

Пауль с такой страстью тянет тугую створку на себя, что едва не прищемляет пальцы. Со скрипом начинают наматываться тросы, кабина медленно ползет наверх. Сквозь шипение сжатого воздуха и скрежет металла по камню Пауль едва различает голос Феликса:

— Подождите меня наверху, Людвиг, вы слышите? Обязательно подождите!..

Пауль закрывает глаза и, сквозь огненные круги, глядит в темноту. Потом подносит правую руку ко рту и сосет костяшки пальцев, чувствуя тошнотворный вкус крови. Слезы катятся по его щекам. Из двери наверху он, буквально, вываливается кулем, спотыкается о порожек и падает грудью на свой вожделенный тюк грязного белья, больно ударяясь коленями о каменный пол. Свежий, ледяной, сладчайший воздух обжигает его горло, клокочущей живительной струей наполняет легкие, Пауль кашляет, снова и снова, сотрясаясь всем телом, чихая, икая и рыгая в одну и ту же секунду и чуть не умирая от этих нервных спазм на месте. Невероятное счастье и блаженство бытия переполняют его, он спасся, убежал, выжил! Он ошалело мотает головой, не веря своей удаче, таким и застает его Феликс — сидящим на полу, среди обломков стула, с прижатым к груди узлом тряпья и с идиотской кривой улыбкой во весь рот.

Эберт, поддернув брючины, присаживается на корточки, и испытующе заглядывает Паулю в лицо.

— Ну и напугали вы меня, Людвиг! Что это на вас нашло? Вам уже лучше?

— Да-да, спасибо, все уже хорошо, это нервы, знаете ли, у меня нервы плохие. Что-то не по себе стало. Просто мне надо было на воздух, кислород, это кислорода не хватает, там внизу…

— Кислород, — повторяет Феликс. Видно, что он не убежден. — Да, это возможно… Но вам уже лучше? Может, вас проводить до санчасти?

— Нет-нет, санчасть, это не надо, это лишнее, — бормочет Пауль. Пытаясь встать, он оскальзывается на плитах пола и снова плюхается назад, проклятый орден в кармане впивается острой гранью в бедро и Пауль ахает от боли.

— Все-таки, я провожу вас, — говорит Феликс. Он помогает Паулю подняться на ноги, забирает у него тюк с одеждой, и они выходят в морозную декабрьскую ночь, или, скорее, в раннее утро, в туман и сырость, оставляя позади пережитый ужас и страх смерти, навстречу новым ужасам и новым страхам.

Майор Райхарт остается внизу, погребенный под восемью метрами мерзлой земли и камня, на полу своего кабинета, бездыханный и недвижимый — голова его вывернута под неестественным углом, пальцы застыли у горла, монокль отлетел в сторону и разбился. Струйка крови стекает из левого уха майора и пачкает белоснежный форменный воротничок. В комнате царит тишина, лишь тикают часы на мертвом теле и шипит едва слышно воздух в консоли — Господин Граф вздыхает о своем покойном друге.

Франке снится пароход. Большой, красивый, белый пароход с высокой трубой, из которой облачками поднимается к голубому небу белый же дым. Легкие, как ангельские крылья, золотые с красным гребные колеса шлепают по воде широкими шлицами, в водяных брызгах светится радуга, а на пароходном носу гордо красуется: «Королева Катарина». То есть, прочитать во сне надпись Франка не может, но точно знает, что написано именно это, что река называется Эльба и что город на берегу — это Дрезден. И что это она, Франка, стоит на мосту «Голубое чудо» высоко над рекой и весело машет рукой проплывающему внизу пароходу и самой себе, Франке — на верхней палубе, в красивом ситцевом платье, под руку со своим женихом. Франка плывет первым классом, а на ее женихе белый мундир с золотыми эполетами и красными отворотами, он высок, красив, влюблен и богат, и вообще, Франке кажется, что он — баварский король Людвиг Второй. Она пытается заглянуть своему суженому в лицо, чтобы проверить эту нечаянную догадку, но солнце слепит ей глаза и вместо королевского профиля она видит лишь размытое пятно. Франка не успевает удивиться, как пароход дает гудок и причаливает, а на пристани королевскую чету встречает отец невесты, сапожник Бергмюллер, в чистом кожаном фартуке и праздничной рубашке, трезвый и причесанный. Матушка тоже стоит рядом и плачет от счастья. Король обнимает тестя и целует ручки матушке и получает в приданое новые сапоги из лучшей кожи. Народ рукоплещет, кричит «Виват!», тут как тут и карета, чтобы отвезти их во дворец, а Франке приходит в голову еще одна мысль — а ну, как она сама и есть королева Катарина, только никто этого не знал, потому что ее в детстве подменили!