Свен Карстен - Землемер

С этой интересной идеей она просыпается. Ну почему, почему надо всегда просыпаться?! Хочу туда, назад, там так хорошо, там матушка и только все стало получаться! Но вчерашние мысли, остановившие было на ночь свой бег, снова принимаются раскручиваться, как валик фонографа, с того же места, и Франка вздыхает — хочешь ли, нет, а вставать придется.

По тому, как в комнате светло, Франка понимает, что проспала. Потом она вспоминает вчерашний вечер и радостно ужасается — да неужели?! Она откидывает одеяло — ну, точно, никаких сомнений! Ну и ну! Вот ведь, поручик, наследил и ушел! Но он хороший, а Франка проспала, а надо было встать пораньше и спроворить ему завтрак. Ой-ой, а завтрак полковнику?! Франка вскакивает и принимается поскорее одеваться.

Пятью минутами позднее она стоит перед закрытой дверью буфетной комнаты и, ничего не понимая, в который уже раз, дергает железную ручку — заперто! И заперто изнутри, поскольку ключ не вставляется! Что же это такое, что — господа офицеры устроили секретное совещание прямо в буфетной, но зачем?! Есть же специальная задняя комната! Если господство совещается в ее, Франки, буфетной, то дозволено ли будет постучать, не влетит ли ей? Пусть только попробуют, забыли, что ли, про полковника?! Франка должна подать ему завтрак, как каждый день, и все тут!

Франка стучит в дверь. Застекленное окошечко тут же приоткрывается и в узком проеме, как в рамке, появляется чья-то строгая мордашка — совершенно посторонняя девчонка, черные брови насуплены, губы надуты, подбородок выставлен вперед, это же Хильда! Посудомойка из постоялого двора, что она делает в моей буфетной?! Да еще дверь заперла!

— Между прочим, стучать не велено! — говорит Хильда, голос ее дрожит, но тон — очень вызывающий.

— Да ты что?! — ахает Франка и принимается снова дергать дверную ручку. — Открывай немедленно, ты!

— Буфет закрыт! — выпаливает Хильда и захлопывает окошечко. Да она с ума сошла, как же буфет может быть закрыт?! Где тогда полковник будет завтракать?! Франка что есть силы стучит в матовое желтое стекло окошечка — открывай, глупая корова, или я иду за хозяином!

— Тебя рассчитали! — кричит Хильда из-за двери. — Теперь я тут заведую! Можешь не стучать, для тебя тут закрыто навсегда! Иди к своему землемеру!

Франка замирает с поднятой рукой, ей все становится ясно — это расплата за ее вчерашнее поведение. Полковник решил ее проучить. Она проспала, а полковник, понятное дело, не хотел ждать и посылать за ней тоже запретил. Тогда позвали, кого ни попадя. Эту овцу Хильду. А та уж, небось, и расстаралась на радостях. Что же теперь делать? Найти полковника и прощения просить? Вот уж нет! Пусть он сам просит! Да только он не будет, что ему Франка… Поручика он выгнать не может, а вот ее…

Франка чувствует, как в ней волной поднимается упрямство. Нет, она не позволит, чтобы ее выставили за дверь, как нашкодившую собачонку. Раньше она сама хотела уехать, это да, вот только теперь она непременно останется. Полковник через два-три дня сам одумается, поймет, что Хильда для буфетной — только одно разорение. Эта дурочка ведь ни подать толком, ни в чистоте содержать не умеет, а все прочее?! А постельные дела, что, тоже Хильда? У нее же ребра, как у козы! А грудь, вы видели ее грудь?! Пусть полковник думает что хочет, но Франка уже наперед знает, что через три, самое большее, через четыре дня за ней пошлют. И иначе быть никак не может. А вот тогда уже она будет условия ставить.

Франка поворачивается и решительно идет к выходу. Хильда, заслышав ее шаги, распахивает окошечко и, словно кукушка из ходиков, высунув свой нос и губы, кричит вослед Франке:

— И, между прочим, он у меня первой спал, а не у тебя!

— Ах, ты! — Франка бежит назад, только Хильда, конечно, успела захлопнуть створку. Франка с силой ударяет кулачком по двери, стекло дребезжит и Хильда внутри взвизгивает от страха. Она, идиотка, не понимает еще, что через пару дней снова окажется на постоялом дворе перед ведром с картошкой. Поймет, да поздно будет.

Ну, хорошо, думает Франка, стоя на крыльце и ежась от холода, но ей-то куда теперь податься? Назад, в комнату на чердаке, и реветь? Ну, нет! Найти поручика и все ему рассказать? А если он в Замке или вообще спустился в ихнее ужасное подземелье? Или подождать обеда и встретить поручика у кантины? Как бы, невзначай. А то еще подумает, что Франка навязывается. И не придет вечером. Нет, придет, Франка уверена, что поручик придет, она помнит, как он плакал ночью в ее кровати, он непременно придет. Вот и хорошо, даже повеселее стало. А сейчас она отправится… мм… к учителю, точно, к учителю Зоммерфельду в деревенскую школу, и попросится там мыть полы. На пару дней, пока полковник ее не простит. Учитель — единственный человек в деревне, который не боится полкового начальника, поскольку не подчиняется ему никак. Учителя прислали из города, и отвечает он только перед городскими властями. И Зоммерфельд всегда к ней, Франке, хорошо относился и, наверное, даст ей работу. Поскольку, другого места ей в деревне не найти, так как все прочие перед полковником заискивают и ей непременно откажут. И учитель не будет рук распускать, он человек образованный. Или будет? Теперь ведь за Франку заступиться некому. Почему, а поручик? Ну, посмотрим.

Франка не тот человек, который долго раздумывает. Вот она уже спешит по деревенской улице, подобрав юбки и думая лишь о том, что зря она не поддела что-нибудь теплое, такая слякоть, а туман какой — домов не видно. Вокруг все как повымерло, да и то сказать, кто будет болтаться по улицам в семь утра? Все приличные люди давно заняты делом, лишь она одна ни при чем. От дома пекаря тянет запахом свежего хлеба и Франка сглатывает слюну — обычно, обслужив полковника и еще нескольких старших офицеров, она быстренько делала себе бутерброд-другой, а нет, так ела печенье с сыром и допивала остатки из кофейника. Теперь эта коза Хильда не пускает Франку в ее же буфетную, ну, постой, господь все примечает!

Два смутных силуэта видны сквозь туман, идут навстречу, еще два бездельника. Один явно офицер, видна фуражка, а второй… ой, как здорово, это Франкин дружок-семинарист, миленький, только о нем подумала! Франка останавливается, ее сердечко трепыхается в груди, как скворушка — какой же он, все-таки, хороший! Выша-агивает так, ноги дли-инные, как у аиста, и несет сверток, прижимает к груди, словно ребеночка. При мысли о младенце у Франки даже слезы от умиления навернулись. Она вытирает глаза ладонями, потом машет идущим и спешит им навстречу, забыв все свои беды.

Оказывается, они идут из санчасти, у поручика был приступ головокружения, и пришлось обратиться к доктору. Врач дал ему пилюль и сейчас уже все хорошо. А что же он такой бледный, если все хорошо? Франка щупает поручику лоб, а офицер — это господин Эберт — удивленно разглядывает милую парочку. Конечно, он же еще ничего не знает, вчера все так быстро случилось! Франка имеет полное право щупать поручику лоб, пусть она и не сестра милосердия. Франка быстро рассказывает все произошедшее у дверей буфетной и то, что она по этому поводу думает. Поручик реагирует на удивление вяло, а вот господин Эберт, похоже, все понял сразу, и даже то, что сказано не было, а только подразумевалось. Ого, Людвиг, говорит он, да ты рискованно играешь! Похоже, я тебя недооценил — не успел ты приехать, как уже наставил рога своему начальнику. Быстро! Что же ты теперь будешь делать? Насколько я знаю полковника, говорит Феликс дальше, он такое дело не оставит без последствий, держись теперь! Нет, на рапорт он тебя не вызовет, из-за буфетчицы-то — пардон, мадемуазель — но жизнь он тебе отравит крепко. Что же ты, не знал, на чье имущество покушаешься? Пардон, мадемуазель, еще раз.