Свен Карстен - Землемер

Дежурный таращит глаза, шарахается вбок, назад, ударяется плечом о стену, уносится по коридору, расталкивая коллег.

— Геодезист? — шепчет Аксель Кольбекер, — У нас опять появился геодезист? Что-то я отстал от жизни…

Полковник, багровый от крика, пошатываясь, перешагивает через мертвое тело, выходит в коридор, почти вываливается, тяжело дыша, прислоняется к косяку двери. Офицеры, обеспокоенные его вспышкой, торопливо расходятся, избегая взгляда начальника. Не проходит и десяти секунд, как полковник остается один. Не считая, конечно, капитана Кольбекера и мертвеца на полу в кабинете. И тот и другой ведут себя тишайшим образом.

Полковник снимает фуражку и вытирает ее внутри карманным платком, затем промакивает затылок и шею. Руки его дрожат. Вот так, думает он, вот так, дорогой мосье Штайн, вы полагали, что вы один такой быстрый? Есть и побыстрей вас, пусть постарше, но тоже еще ого-го!.. Полковник отдувается. Ого-го… Или охо-хо?.. Сердце что-то болит, колет при вздохе как иголкой…

А если это не он? — с ужасом думает полковник. — Вдруг это я из-за Франки? Обрадовался, что можно, наконец, законным образом схватить этого молодого наглеца за шиворот, отомстить, вульгарно отомстить! А он и ни при чем? Мало ли чья эта пуговица! И при чем тут вообще пуговица?! Они его убьют, наверняка убьют, начнут палить сдуру, а что же Франка?! Ведь получится, что я убил парня из ревности, отдал приказ, и его застрелили. Это же все, все! Она же не вернется!

И что, а иначе она вернулась бы? — шепчет ему в другое ухо черт. — Ты ее уже потерял, все, кончилось, что и было, и может — только у тебя одного и было, а не у нее. Говорят, что ревнивцев женщины даже больше любят. Это как дуэль — ты вызвал его, выстрел, щенок наказан. О чем тут вообще говорить?! Ты в своем праве, нельзя позволять женщинам слишком многого!

Полковник, страдальчески сморщившись, несколько раз встряхивает в воздухе кулаком, словно сбивает ртуть у термометра. Какая свинская штука — жизнь!.. Он бредет по коридору к выходу на поверхность, шаркая и сутулясь, старик, совсем старик… Аксель Кольбекер за его спиной осторожно выглядывает вослед, потом тоже выходит, притворяет дверь, стараясь не стукнуть, не скрипнуть. Голова майора Райхарта немного мешает и приходится побеспокоить мертвое тело сапогом. Полковник, не поднимая глаз, останавливает ладонью какого-то не успевшего проскочить мимо прапорщика, тот бледнеет, ест начальство глазами.

— Вы, вот что… — говорит полковник, по-прежнему глядя в сторону. — Вы приберите там. И скажите полковому врачу, позвоните в санчасть. Пусть придет и сделает что-нибудь. Поняли? Вот и хорошо, что поняли… Тогда исполняйте…

— Яволь! — гаркает идиот прапорщик и полковник снова морщится и пихает его ладонью в грудь, пошел вон, сгинь, беги выполняй, только пропади, исчезни…

Надо выпить чего-нибудь, коньяку или чего покрепче, — думает полковник, с кряхтением взбираясь по каменным ступеням к выходу из подземелья, к контрольному посту «Берта». — Есть что-то крепче коньяка? Свекольный самогон, например. Или ром. Точно, надо спросить у Франки ром, в буфете должен быть. Ах, черт, Франка… Какая теперь Франка! Ром в буфетной, может, и есть… только вот где, ко всем чертям, сама Франка?..

А Франка наводит порядок и уют в классной комнате — парты выровнены по желтой линии, что прочерчена поперек половиц, из ящиков парт выкинута вся рваная бумага и карандашные стружки, грифельная доска протерта до блеска и все это за какие-то три-четыре минуты. Пауль только удивляется, какая Франка расторопная и организованная, сам он явно не такой. Ну, не такой — так будет. Паулю тут же поручают принести из сарая дрова и растопить печь. Он, слегка растерянный, но очень довольный возможностью принять участие, отправляется на поиски дровяного сарая — это пристройка к торцу школьного здания, хлипкая дверь закрыта на висячий замок, но доски подгнили и запор едва держится. Пауль оглядывается — если возвратиться с пустыми руками, то Франка, наверняка, будет в нем разочарована, недовольна. Что же это такое, скажет она, ничего ему и поручить-то нельзя?! Выглядеть неумехой Паулю не хочется, потоптавшись в нерешительности, он пинает дверь — ржавые гвозди выскакивают из трухлявого дерева и замок повисает на одной скобе, доступ к дровам свободен.

— Жила-была когда-то девочка и звали ее Красная Шапочка, — бормочет Пауль, выбирая поленья посуше на вид. — Однажды забыла она выучить шесть волшебных слов, и ее в наказание… ээ… выдали замуж за семерых гномов.

Он даже фыркает, довольный собственным остроумием. С охапкой дров он выбирается задом из сарайчика, свободной рукой пытается приладить замок на место, но это уже невозможно, приходится подпереть дверку одним из поленьев. Насвистывая шансонетку и слегка пританцовывая, Пауль возвращается в класс. Через пару минут в кафельной печи весело гудит пламя. Паулю вручают мятое жестяное ведро и отряжают раздобыть воды — ведь надо мыть пол, отрабатывать жалование. Ну, разве озадачишь такой безделицей сегодняшнего Пауля — homo findus'а, человека находчивого — вода мигом обнаруживается в дождевой бочке за углом. Пауль почти волочит полное ведро, больно оттягивая пальцы и расплескивая воду на многострадальные ботинки. Франка встречает его на крыльце, как хозяйка, отбирает ведро и выливает половину на землю, выходит, что Пауль перестарался. Он уже собирается немного обидеться, но Франка его целует и отправляется за тряпкой, а Пауль, повеселев, топает следом, пачкая песком уже подметенный пол. Франка усаживает своего поручика на стул и еще чистой половой тряпкой вытирает ему ботинки. Больше я тебя на улицу не пущу, говорит она.

Пока Франка, намотав тряпку на швабру и мурлыкая себе под нос, моет пол, Пауль, чтобы тоже внести свою лепту в общий праздник, рисует на классной доске рождественский пейзаж — елки в снегу и домики среди сугробов. Дым пухлыми клубами поднимается из каминных труб, дети катаются на санках и коньках, а по тропинке к ним идет Пер-Ноэль, в епископской митре и с посохом. Его слуга следует позади, сгибаясь под тяжестью мешка с подарками послушным девочкам и мальчикам. Пауль рисует по старинке, натуралистически, забросив на время все дадаистские новшества, и получается чудо как хорошо. Франка просто в восторге, одно только неприятно — меловая крошка потоком сыпется с доски на пол, вдобавок Пауль растоптал ее на полкомнаты, приходится перемывать и ботинки и половицы.

— Это вас в семинарии учат рисовать? — спрашивает Франка, полоща тряпку в ведре.

— Нет, почему же, в семинарии?.. — бормочет Пауль и вдруг решается. — Вообще-то, я художник. Я не геодезист, нет.

— Я так и поняла, — говорит Франка, ничегошеньки не поняв. — А ты можешь нарисовать меня?