Роберт О`Брайен - Z – значит Захария

– Вы подумали что?

– Ничего, – ответил он. – Это все температура. Заставляет бредить.

Но что ему привиделось, так и не сказал. Я померила температуру – она поднялась до 105 [12] 40,6 °C. . Было так странно видеть ртуть, протянувшуюся вдоль всего градусника. Шкала заканчивалась на 106.

Мистер Лумис следил за мной.

– И как? – спросил он.

– Ну, – призналась я, – чуть повысилась.

– На сколько?

Пришлось сказать.

– Плохо, – только и ответил он.

– Не думайте об этом. Я принесу вам завтрак.

– Я не голоден.

– Но вы должны что-нибудь поесть.

– Знаю, – согласился он. – Постараюсь.

Он действительно постарался: я подперла его подушками, и он съел большую часть вареного яйца, немного молока и кусочек поджаренной булочки. Закончив, сказал:

– А знаешь, чего бы мне хотелось? Немного чаю со льдом. Сладкого.

Я подумала, он шутит, но нет. Бедный мистер Лумис.

– У меня нет льда.

– Знаю, – ответил он. – Мы не успели запустить генератор.

Через несколько минут он уже снова спал, а я решила хотя бы попробовать. Чаю со льдом я сделать не могла, но могла просто остудить его. А еще я подумала, что ему действительно хотелось сладкого питья. При высокой температуре люди начинают хотеть странных вещей: меня всегда тянуло на шоколадное мороженое. В буфете оставалось пол металлической банки чайных пакетиков – маминых. Не очень свежих, но пахли они нормально. Я вскипятила воды, заварила два пакетика в кувшине, добавила добрую порцию сахара и поставила кувшин в подпол. Через несколько часов он остынет, и я сделаю мистеру Лумису сюрприз.

Но теперь вот какая проблема. Мне надо сходить за водой, и вскоре придется идти в магазин, поскольку у меня заканчиваются мука, сахар и прочее. Но как я пойду, если он боится оставаться один? А корову снова пора доить.

Утром я выходила, когда он спал. Может быть, если я пойду днем, когда светло, и предупрежу его, пока он не будет спать, о своем уходе, все будет хорошо? Надо попробовать, ничего другого не остается.

Я сходила сразу за водой и в магазин. Не лучшая идея, но ничего лучшего я придумать не могла. Зато теперь несколько дней не придется никуда ходить. Но, чувствую, наступают тяжелые времена.

Я пишу это в гостиной, сидя с лампой, сейчас ночь. Все тихо, по крайней мере сейчас.

А вот что было: около четырех я постучалась к нему и зашла. Он спал (он теперь спит почти все время), но проснулся, довольно спокойный. Я объяснила, что мне нужно уйти, и он, казалось, совсем не расстроился, даже удивился, что я беспокоилась. (Ну конечно, он же не просил меня оставаться дома, это я боялась его оставить после того, что случилось сегодня утром – чего он, наверное, и не помнит.) Так что я даже дурочкой себя почувствовала – раздула из мухи слона. И все же сказала:

– Я возьму трактор и прицеп, так будет быстрее, и я больше привезу.

– Лишняя трата бензина, – ответил он.

Я тоже об этом думала, но решила все же подъехать. В конце концов, это особый случай, который, скорее всего, не повторится, когда мистер Лумис поправится.

Не обращая внимания на его упрек, я поспешила к сараю и быстро присоединила прицеп к трактору. К счастью, там очень простое крепление: нужно только вставить шестидюймовый шплинт в дышло. У нас двухколесный стальной прицеп, поднимающий тонну. Прикрепив его, я загрузила три пятигаллонные канистры из-под молока – когда ношу воду руками, я их не беру, они неподъемные. Но на тракторе это неважно, зато воды хватит недели на две или больше. Поставив вторую (максимальную) передачу – на ней трактор может ехать около 15 миль в час, – я понеслась к ручью.

Наполнив канистры (на самом деле только на две трети – больше мне не поднять), я поехала к магазину и загрузила кучу продуктов, включая консервы, сухие супчики, сахар, муку, кукурузную крупу, собачий корм и кормовую кукурузу курам. Перед отъездом доверху заполнила бак трактора. На все эти поездки и пахоту потрачено только около двух с половиной галлонов, не так уж много. По пути домой я поглядела на часы: прошло сорок минут, но я гнала изо всех сил, все также на второй передаче.

Ярдов за 150 до дома я увидела его. Распахнув входную дверь, мистер Лумис вывалился на крыльцо и попытался бежать, шатаясь от слабости. Пересек крыльцо, остановился у перил отдышаться, а затем неуклюже спустился по ступенькам и заковылял к палатке и чемодану-тележке. Фаро подбежал, радостно виляя хвостом, но потом недоверчиво попятился.

Тут я уже подъехала, свернула во двор и заглушила мотор. Мистер Лумис, ощупью прокладывая себе путь – зрение ему отказало, подбежал к чемодану. Приоткрыл его, залез внутрь и, когда его руки показались над крышкой, я с ужасом увидела, что они сжимают большой карабин. Я спрыгнула и помчалась к нему, но не успела добежать, как грянули три выстрела. Он целил во второй этаж дома, в спальню мамы и папы, пули выбили облачка белой краски и кусочков дерева. Карабин стрелял с оглушительным грохотом, гораздо громче двадцатидвушки.

Я закричала – или завизжала, не помню, – и он повернулся ко мне, направляя карабин в меня. Удивительно, но я оставалась спокойной.

– Мистер Лумис, – уговаривала его я, – вы больны. У вас галлюцинации. Опустите ружье.

Его лицо вдруг страдальчески сморщилось, словно он вот-вот заплачет, а глаза затуманились. Но он узнал меня и опустил оружие.

– Ты ушла, – снова сказал он.

– Я же говорила вам, – напомнила я, – мне нужно было выйти. Вы забыли?

– Я заснул, – стал рассказывать он. – Проснувшись, услышал…

Он явно не хотел рассказывать мне, что ему послышалось.

– Услышали что?

– Мне показалось, я слышу… кого-то в доме. Я позвал тебя. Он был наверху.

– Кто был наверху?

Но он уклонялся от ответа.

– Кто-то ходил.

– Мистер Лумис, никого в доме не было. Это снова горячка. Вам надо лечь в постель.

Это же ужасно – стоять на улице в пижаме с температурой 105. Я взяла у него ружье и положила обратно в чемодан. Он не сопротивлялся, его колотила дрожь, он обливался потом, и даже пижама была мокрой. Я отвела его в дом, уложила в постель, натянула на него одеяла и пошла наверх за сухой пижамой.

В родительской спальне я увидела, куда попали пули. К счастью, за исключением рассыпанной по всему полу штукатурки, они не причинили большого вреда, пройдя через стены почти прямо в потолок, не задев ничего по пути. Надо будет чем-то заделать дырки и подмести пол.

Взяв свежую пижаму, я дала ему переодеться. Он по-прежнему в состоянии сделать это сам. Конечно, если он сильно ослабеет, переодевать его придется мне. А еще нужно будет дать ему таз в качестве судна, если он не сможет больше добираться до туалета.

Только когда он переоделся, я поняла, что видения все не отпускают его. Я зашла к нему за влажной пижамой, отнести в стирку; он лежал на кровати с закрытыми глазами, но, услышав меня, открыл их и спросил утомленным голосом: