Роберт О`Брайен - Z – значит Захария

Поэтому, пока крем остывал, я побежала в сарай, подкатила трактор с прицепом к погрузочному помосту и опустила задний борт. Прицеп и помост почти одинаковой высоты – и не случайно; папа специально сделал сбоку сарая насыпь для погрузки тяжестей.

Я уже водрузила топку, самую тяжелую часть, на лист мазонита и теперь смогла затянуть ее на прицеп. Остальные детали просто принесла руками.

Разгрузиться у черного входа тоже не представляло труда. Крыльцо дюймов на шесть ниже прицепа, поэтому я опустила задний борт и сделала из него что-то вроде мостков. Перетащить топку через порог было потруднее, но я вспомнила мамину хитрость: натерла порог мылом, и мазонит легко проехал по нему.

Собрать печку оказалось тяжелее, чем я думала: винты не хотели лезть в дырки, я сначала поставила колосниковую решетку задом наперед, так что пришлось снимать и переставлять ее. В итоге потратила на сборку всю вторую половину дня, то и дело бегая в комнату мистера Лумиса (каждый раз долго отмывая руки).

Когда крем остыл, попробовала покормить его с ложечки, по глоточку за раз. Он и теперь не проснулся, даже глаз не открывал. Но все же ел, проглатывая каждую ложку с усилием. Видимо, глотание – это безусловный рефлекс, не требующий сознания, и меня это очень радует. И все равно на первый раз я дала ему всего две унции, хотела убедиться, что он сможет их переварить.

Печка закончена. Нужно только два отрезка трубы и колено, которые я возьму в магазине мистера Кляйна, чтобы подсоединить ее к кухонному камину. Потом начищу ее. Она черная с никелированной отделкой – будет смотреться красиво. Я ужасно горда своей печкой и собой; словно подарок на Рождество получила.

15 июня

Прошла неделя, едва ли не лучшая из недель.

Сегодня мой день рождения. Мне шестнадцать, и на ужин мы ели жареную курицу и торт, приготовленные в моей новой печке. Не скажу, что это мой первый торт; я делала их и раньше, но всегда под присмотром мамы. Так что это первый торт, испеченный самостоятельно, и первый в этой духовке, и получился он отлично. Я намазала его белым кремом, и это тоже было чудесно.

Мы праздновали не только мой день рождения, но и чудесное выздоровление мистера Лумиса, хотя он еще не полностью восстановил силы. Он пока не может ходить, ноги слабы и не держат. Как я и предполагала, они не получали достаточно крови. Думаю, в конце концов они выправятся, но дело идет медленно.

В общем, у нас был праздничный ужин на раскладном карточном столике, который я поставила у его кровати и накрыла белой льняной скатертью. Я выставила «хороший фарфор» и даже начистила столовое серебро; не забыв сегодня и про свечи (правда, не для торта – таких в магазине не нашлось).

Лучше всего было то, что мистер Лумис проспал все приготовления и проснулся в самый подходящий момент. Стол был накрыт, пламя свечей блестело на серебре. Он открыл глаза, закрыл и снова открыл.

– Просто чудо! – воскликнул он.

В каком-то смысле так и было, если подумать, что еще неделю назад он умирал и я почти потеряла надежду. Но думаю, он говорил о столе.

Выздоровление мистера Лумиса началось уже в тот день, когда я стала кормить его, хотя тогда я еще не была уверена в этом. На следующий день моя уверенность окрепла: к вечеру он, наконец, проснулся. Я только вошла в комнату, как больной открыл глаза – наверное, услышал мои шаги, и сфокусировался – было ясно, что он видит меня. К моему изумлению, он заговорил, еле слышно, и первым, что он сказал, было:

– Ты играла на пианино.

Мне хотелось обнять его, но я просто села на стул рядом с кроватью.

– Да. Я не знала, слышите ли вы меня.

– Я слышал. Потом она угасла…

Его глаза закрылись, и он, не закончив, снова уснул.

Вроде не много, но это казалось значительным достижением: он снова видел, снова говорил! Я дала ему поспать полчаса, потом взяла суп и села кормить его, как тогда кремом. Он тотчас же проснулся. Поначалу он больше ничего не говорил, только глотал суп ложку за ложкой, я бы даже сказала, с жадностью, ему явно нравилось. Я принесла целую тарелку, и он все съел. Потом заговорил:

– Я был… далеко. – Голос стал немного крепче. – Слышал, как ты играешь… еле-еле. Пытался слушать… – Он сбил дыхание и замолчал. – Музыка угасла… но я старался, и она вернулась…

Я сказала:

– Вы слишком слабы, чтобы говорить. Не надо. Но я рада, что вы слышали.

Бедный мистер Лумис. Думаю, он пытался сказать, что моя игра помогла ему. Мне стало интересно: слышал ли он чтение?

Слышал. На следующий день он казался вдвое сильнее. Температура упала до 101 [15] 38,3 °C. , и мне даже не пришлось протирать его спиртом. Он мог немного шевелиться, хотя и не мог сам есть. И уже дольше держал глаза открытыми, оглядывая комнату. Когда он снова заговорил, то был уже не таким рассеянным и не задыхался, но по-прежнему вспоминал болезнь, как и в первый день.

– Мне казалось, что я был далеко от… от всего. Где-то в очень холодном месте. Словно уплывал отсюда, было трудно дышать. Но я слышал, как ты читала, и, пока слушал тебя, переставал уплывать. Так же было и с музыкой.

– Вам сейчас намного лучше.

– Я знаю. Уже не так знобит.

Я продолжала кормить его кремом и супом, почти каждые два часа, и, казалось, он делается голоднее раз от разу. Аппетит у него в самом деле так улучшился, что на третий день я стала давать ему твердую пищу. Он наверстывал упущенное за все те дни, когда ничего не ел. Думаю, он потерял фунтов пятнадцать или даже больше.

На четвертый день – новое достижение. Я вошла с обедом, готовая кормить его, как раньше, но он лежал на боку, приподнявшись на локте, и я заметила, что цвет его лица стал гораздо лучше. Он сказал:

– Если ты поможешь мне приподняться, думаю, я смогу сам.

– Что сможете?

– Есть.

Я заколебалась, но он настаивал:

– Дай хотя бы попробую.

В общем, я принесла еще подушек и посадила его, подняв за подмышки. Он сидел с подносом на коленях и ел; руки его дрожали, но он явно был решительно настроен сделать все сам, и чувствовалось, очень гордился собой. Словно ребенок, которому впервые доверили ложечку.

Мое беспокойство за него уменьшалось день ото дня, и, как всегда бывает (по крайней мере, со мной), когда большое беспокойство уходит, ему на смену вылезает изо всех щелей куча маленьких. Я отправилась в огород, который совсем забросила: едва взглянула за десять дней, сходила на поле, которое вспахала, но так и не засеяла. Это, конечно, не такие большие проблемы, но вполне настоящие. Мы протянем зиму на запасах из магазина, продержатся и коровы с курами. Но есть другая опасность: моим семенам уже два года, следующим летом будет три, а с каждым годом их всхожесть падает. Так что часть из них точно нужно посадить, хотя бы на семена.