Роберт О`Брайен - Z – значит Захария

На четвертый день он победил – и снова в тайне от меня. На кухне, готовя обед, я услышала глухой удар, как прежде, но затем – без сомнения – звук осторожного шага, потом еще одного, и еще, все очень медленные и несмелые. Хотелось побежать к нему и хлопать в ладоши. Но я сдержалась: если бы он хотел, чтобы я пришла, то позвал бы. Он явно считает, что это его дело и что он должен справиться с ним сам.

Однако я, получалось, подслушивала – он, очевидно, не понимал, что на кухне все слышно, – поэтому, чтобы не чувствовать себя делающей что-то исподтишка, решила дать ему понять, что все знаю. Стало уже традицией, что я всегда (кроме завтрака) ем за карточным столиком в его комнате. И вот, принеся обед, я сгрузила свою еду на стол, дала ему поднос и обмолвилась:

– Мне показалось, я слышала, как вы ходили.

Он уже был снова в постели, но сидя, – изучал собственный чертеж на листочке. Всю неделю он делал чертежи, разрабатывая проект водяного генератора.

Кинув на меня ничего не выражавший взгляд, мистер Лумис сказал:

– Да, мне надо ходить.

Казалось, мои слова его совершенно не заинтересовали, он снова уткнулся в чертеж и добавил:

– Как же мне не хватает книги! В этих журнальчиках ничего толком не объясняется.

Рядом на кровати лежали номера «Механики – фермерам».

– Какой книги?

– По инженерии. Физике. Электричеству. Думаю, нужны несколько книг. И еще бы хорошую энциклопедию. У тебя нет?

– Нет. Но я знаю, где есть. В библиотеке Огдентауна.

– Огдентауна?

– Вы наверняка проходили через него, когда шли сюда. Такое серое каменное здание на Корт-стрит.

– Я прошел множество городков. Сотни.

– Ну, Огдентаун, очевидно, был последним.

– Насколько это далеко отсюда?

Я обрадовалась: он сейчас предложит сходить за книгами!

– Недалеко, – ответила я. – Всего лишь за вторым хребтом.

– В милях сколько?

– Ну, около двадцати. Чуть больше.

(На самом деле почти двадцать пять.)

Наступило молчание. Он ел свой обед, не говоря ни слова. Наконец я спросила:

– Если мы принесем книги оттуда – принесем их сюда, – они будут опасными? Радиоактивными?

– Да.

– Как долго? Навсегда?

– Нет. Со временем радиоактивность снизится. Где-то месяцев через шесть, может, больше, может, меньше. Отчасти зависит от размеров книги.

– Так долго?

– Да какое это имеет значение? В костюме я могу снять копии всего, что нужно: передаточное число шестеренок и прочее.

– Но я надеялась их почитать. Думаю, я вполне могу подождать шесть месяцев.

– Читать книги по технике? Тебе не понравится.

– Но в библиотеке же есть и другие книги: Шекспир, Диккенс, Харди. А еще стихи…

Как я и подозревала, он этим не интересуется. Он еще поел, а потом сказал:

– Это в любом случае не важно, по крайней мере сейчас. Я не могу дойти так далеко. Когда смогу…

И тут, поскольку я много думала об этом, я снова сказала лишнее:

– Но я могу. Если бы вы одолжили мне костюм, я бы сходила.

Невероятно, насколько это предложение его взбесило. Вообще-то, могла бы догадаться после всего, что услышала во время его болезни, – как он говорил с Эдвардом.

– Нет, – ответил он очень тихо, но яростно и жестко. – Ты не могла бы. Пойми это. Держись подальше от костюма. Даже не прикасайся к нему.

Я хотела было напомнить ему, что уже прикасалась, но вовремя придержала язык, осознав, что он, скорее всего, этого не помнит, поскольку лежал тогда почти без сознания. Остаток обеда прошел в напряженном молчании, я все думала, почему он по-прежнему так болезненно воспринимает разговоры про костюм, даже найдя место, где можно жить без него. Мне пришло в голову, что, возможно, он боится, как бы я не увидела дырки от пуль. И все же это выглядело маловероятным – я ведь не рассказывала ему, что он наговорил в бреду, так как же я могла бы догадаться, откуда там эти дырки?

Доев обед (его аппетит не пострадал!), он продолжил, на сей раз чуть дружелюбнее. Даже попытался улыбнуться, но все равно это звучало как поучение.

– Ты должна понять, – говорил он, – что, не считая нас самих, этот костюм – самая важная вещь в мире. Другого нет, и теперь уже не сделаешь. Кроме этой долины, весь остальной мир – насколько мы знаем – опасен и необитаем. Я не знаю, как долго так будет продолжаться – возможно, вечно. Пока же все так, как есть, полиполар – единственный способ выйти за пределы долины и остаться в живых. Но брать его ради романчиков – это полнейшая глупость! Если что-то пойдет не так, я не смогу его вернуть, не смогу выйти за ним, даже попытаться. Он окажется потерянным навсегда.

Повторялась история с Эдвардом – даже слова были похожими. Но я не могла спорить. В конце концов, это же его костюм. И, конечно, то, что он говорил, разумно. Проживу и без романов.

И все же было очень приятно мечтать о книгах, я даже позволила своему воображению представить несколько походов, чтобы собрать дома настоящую библиотеку. Так что, хоть я и понимаю, что все это не слишком практично, особенно с точки зрения мистера Лумиса, буду продолжать надеяться, что, когда он начнет нормально ходить, то, отправившись за техническими книгами, глядишь, и прихватит одну-две книги для меня. Думать так было не столь обидно.

Но пока я, однако, перевела разговор на менее спорную тему:

– Сколько вы уже можете пройти?

– Четыре шага, держась за кровать. Сегодня утром три.

– Как только вы станете проходить чуть больше, поставим вам кресло на крыльце. Тогда вы сможете на время выбираться из комнаты.

– Я тоже думал об этом. И еще на заднее крыльцо, чтобы я мог видеть посевы.

– Кукуруза уже всходит, – похвасталась я, – через несколько дней я буду ее прореживать. Горох и фасоль тоже уже посеяны, но пока не взошли.

– А свекла? А пшеница?

– Ой, но я не планировала…

– Мы должны планировать. Не только на следующий год, но и дальше. Из свеклы можно получить сахар, из пшеницы – муку.

Я стала объяснять, что, поскольку у меня не хватало сил выращивать так много, я не сеяла свеклу – как и много другое: тыквы, репу, кабачки и т. д. Хотя все эти семена были в магазине. Правда, планируя посадки, я не думала о тракторе.

– Я знаю, что ты думаешь, – сказал он. – В магазине полно сахара, я видел. И он не портится. Но рано или поздно он кончится – и что тогда? Это же глупо и недальновидно. – В его голосе снова зазвенели резкие раздраженные нотки.

Он продолжал:

– Я долго лежал в кровати, мне было нечем заняться, кроме размышлений. И я понял, что нам следует действовать так, будто эта долина – целый мир и мы основываем поселение, которое должно будет просуществовать вечность.

Это были те же самые мысли, или почти те же самые, что приходили в голову и мне, пока я пахала. Но, когда это говорил он, или то, как он это говорил, смущало меня. Не понимаю, почему.