Роберт О`Брайен - Z – значит Захария

Эту задачу я считала исключительно своей и уж, конечно, не собиралась говорить про нее мистеру Лумису. Обойдя грядки, я увидела, что все взошло; земля подсохла и спеклась, но пока без последствий. Корку легко разбить тяпкой и ручным культиватором, все так же стоявшими у калитки, где я их оставила. В целом я была довольна. Все было посажено на месяц позже – это означало, что фасоль не даст большого урожая, если лето выдастся жарким, но, хотя на еду останется мало, семена для следующего года мы точно получим. Через две недели пойдут салат, редиска и листовая горчица. Даже картошка дала маленькие, но здоровые зеленые побеги.

Я пошла к полю, исполосованному бороздами от плуга – почти безжизненными, только кое-где пробивались сорняки. Но о них «позаботится» борона, которой еще предстояло поработать. Главное – посеять кукурузу; уж она-то вырастет хорошо, разве что поспеет не раньше конца сентября – в октябре. Это обеспечит коров и кур кормом на зиму, а часть початков я смогу снять недозрелыми и законсервировать, а еще смолоть на крупу. Но важнее всего, что у меня будет куча семян для посева на будущий год.

Не уверена насчет сои. Я никогда ее не сажала и не помню, когда бы это делал отец. По-моему, ее нужно сеять раньше. И все же попробую – опять же, хотя бы семена получу.

Все это были очень важные дела, серьезные, но я справлюсь с ними, если как следует поработаю. И, как я уже говорила, я не собиралась даже упоминать о них в разговорах с мистером Лумисом. Но на пятый день он совершил два удивительных поступка, один связанный с распашкой и посевом, другой – нет.

Первую можно было назвать почти что выговором.

Принеся ему поднос с завтраком, я услышала:

– Трактор на ходу?

– Да, – ответила я, – но я пока мало его использовала.

– Как сев? А огород пророс? А кукуруза?

Его голос звучал нервно, почти подозрительно. Мне показалось, я уже слышала такой раньше – ну, конечно: это тот самый тон, каким он говорил с Эдвардом. Я призналась, как обстоит дело:

– Огород в порядке, только порыхлить надо. Но кукурузу…

– Да? – очень нетерпеливо.

– Еще не посеяла. Как и фасоль.

В ответ на это он вышел из себя. Приподнялся на локте, почти сел; к нему явно возвращались силы.

– Не посеяла? Почему?

– Вы были ужасно плохи, – оправдывалась я. – Я так беспокоилась.

Он прервал меня:

– Какое все это имеет отношение к посеву?

– Когда у вас была высокая температура и вы лежали в бреду, я не осмеливалась покинуть вас. Не хотела…

– Ты что, совсем не выходила из дому?

– Поначалу нет. Только на пять минут подоить корову.

И тут я допустила ошибку:

– Потом сходила в церковь.

– В церковь ? – Мистер Лумис словно не мог поверить моим словам. – В церковь ? – Он снова лег на кровать. – Сколько времени это отняло?

– Не знаю. Я ходила три раза.

Тут я поняла, что говорить этого не стоило. Он жутко разозлился.

– Три раза ходила в церковь, а поле не засеяно!

Я хотела объяснить, что чувствовала, насколько важным это казалось мне, когда я думала, что он умирает, но поняла, что тем самым только еще больше огорчу его.

Так что вместо этого я просто сказала:

– Все не так уж плохо. Мы часто сеяли кукурузу поздно, даже в июле. И она вызревала.

– Когда здесь начинаются заморозки? – его голос звучал скептически.

– Не раньше ноября. А кукуруза созреет в октябре, а может, и в сентябре.

– Если ты посеешь ее прямо сейчас.

– Так я и собиралась начать сегодня. Вчера сходила, посмотрела поле: его надо сначала пробороновать.

– Сколько это займет?

– Полдня. Начать сев я могу сегодня после обеда. Может, и закончу сегодня же.

Он, казалось, смягчился, даже в какой-то мере стал оправдываться:

– Я беспокоюсь о еде, мне она прямо снится.

И все же я была поражена и напугана. Он раздражался, не желая понять, почему я ходила в церковь, как сильно хотела, чтобы он выжил. Может быть, я снова попробую объяснить, только попозже. Когда все посею и эта тема перестанет быть такой болезненной.

Но тут было и еще кое-что, как я поняла чуть позже. Я считала поле, трактор, долину , посевы и посадки своими, своей заботой и своим делом. Но теперь и он стал думать о них как о своих. Мне придется привыкнуть к этому.

Другая вещь, которую он сделал, оказалась не столь серьезной. Пожалуй, она выглядела бы даже мило, если бы не была так жалка.

Все утро у меня заняло боронование. Хотя после вспашки прошло две недели – чего никогда не допускают, – почва рассыпалась легко, на моих глазах грубые изогнутые комья, оставленные плугом, превращались в аккуратные узкие борозды, придавая полю «правильный» вид. Фаро скакал вокруг трактора, выбивая лапами брызги земли при каждом прыжке. Он приучен держаться от колес подальше.

После обеда я сеяла кукурузу, закончив три четверти к тому времени, как надо было идти домой и готовить ужин. Пока сеяла, вспомнила, что через два дня у меня день рождения.

Это заставляло еще больше радоваться печке – разводя огонь, я поняла, что теперь могу сделать настоящий праздничный торт: из нескольких коржей и прочего. И вот как только я начала готовить, из спальни мистера Лумиса послышался глухой удар, а затем серия шлепков потише. Казалось, там идет борьба.

Так и было: борьба с самим собой. Прибежав в комнату, я увидела мистера Лумиса на полу в нескладной позе, пытающимся подняться, вцепившись в кровать.

Я подбежала к нему:

– Вы упали?

– Не совсем. Я сглупил: захотел встать.

Он поднялся на колени и потом, с невероятным усилием, попытался забраться обратно на кровать. У него почти получилось, но в самом конце, когда весь вес пришелся на ноги, колени подломились, словно резиновые, – я видела такое в кино, где комик изображал пьяного. Он снова упал на пол.

Я не выдержала:

– Позвольте мне помочь вам.

– Нет! – рявкнул он. – Сам справлюсь. Просто уйди и не смотри.

Ему было неловко – я поняла, потому вышла за дверь. Через минуту услышала новую попытку, и вскоре раздался скрип кровати, на которую ему удалось перевалиться. Я вернулась на кухню к готовке. Когда принесла ему поднос, он уже повеселел. Падение не вспоминал, но спросил, не могла бы я принести ему карандашей, чистую белую бумагу, рулетку, транспортир и циркуль.

На счастье, все эти вещи лежали у меня в столе наверху, остались от уроков геометрии. Я принесла ему их после ужина, а сама принялась придумывать свой праздничный пирог.

22 июня

За неделю после моего дня рождения он снова научился ходить. Но еще плохо, ему обязательно надо держаться за что-нибудь.

Первые три дня он пытался и падал, при этом стараясь скрывать свои попытки, не знаю точно, почему. Возможно, стеснялся меня. А может быть, хотел сделать мне сюрприз. Но я все слышала из кухни: глухой стук, когда ноги спускались на пол, и скрип кровати, когда он затаскивал себя обратно. Возможно, он упражнялся так и в другое время, пока я работала. Думаю, пытался разрабатывать ноги: с каждым разом нагружать их все больше и больше.