Роберт О`Брайен - Z – значит Захария

– Прошу прощения, – сказала я, – не могу больше играть. Боюсь, слишком устала.

– Так быстро? – удивился он.

– Я целый день работала, думаю, поэтому.

Конечно, не поэтому, и я не сомневалась, что он все прекрасно понимает. Полагаю, он специально стукнул тростью, чтобы увидеть мою реакцию. Но зачем?

Он ответил:

– Да, работы у нас много. Но скоро я смогу присоединиться. Тогда ты покажешь мне, как водить трактор.

Предложение было разумным, но когда я легла, оно не давало мне заснуть. Смешно: в детстве мне не очень-то нравилась работа в поле, я предпочитала готовить или кормить живность. А теперь лучше чувствую себя одна, копаясь в огороде или управляя трактором.

Следующим вечером он не просил меня ни читать, ни играть. Я немного удивилась, поскольку мы поужинали раньше обычного, но решила: это из-за того, что днем раньше я жаловалась на усталость. Он тоже после ужина не стал сидеть в папином кресле, а удалился в свою комнату.

Поскольку было еще светло, когда я привела кухню в порядок, я пошла гулять с Фаро. Не было ни дуновения ветерка, царила тишина; наступило время долгих сумерек, когда солнце закатывалось за пределами долины. Мы неспешно шли по дороге к церкви, и я была рада уйти из дома и даже почти успокоилась. Фаро, казалось, чувствовал то же: по крайней мере он не носился кругами, принюхиваясь, а спокойно трусил рядом, цокая когтями по асфальту. В церковь я заходить не стала, а села на краю маленького белого крыльца; Фаро прилег на ступеньке рядом, положив морду мне на ногу, как он иногда делает. Наверху колокольни слышалось клохтанье двух ворон, укладывавшихся спать, и более высокий щебет по меньшей мере двух или трех птенцов, одного из которых я когда-то подобрала за алтарем.

Когда они успокоились, и все вокруг стало сереть, я встала и пошла к дому. Раньше в это время года в такие вечера прилетали козодои и пели в кронах сосен, иногда так громко, что не давали заснуть. Но сейчас я слышала только жужжание жука, а на склоне холма мигали несколько светлячков, впервые этим летом. Я была рада, что хоть кто-то из них выжил.

Примерно на полпути обратно показались смутные очертания дома, тонувшего в сумерках. Поравнявшись с прудом, я как раз высматривала круги от плещущихся рыб, когда вдруг увидела впереди какое-то движение. Лумис шел от дома к тележке; я сразу же вспомнила, как он палил из ружья в бреду. Но теперь он шел целеустремленно и, насколько было видно, даже не пользовался тростью.

Я не могла толком разглядеть, что он делал, но он медленно обошел вокруг тележки, пару раз склонился над ней, а потом выпрямился и стал внимательно наблюдать за дорогой. Судя по всему, он нас не заметил, поскольку я сошла с асфальта посмотреть на пруд, а Фаро неподвижно сидел в высокой траве. Выждав две минуты (я стояла неподвижно), он повернулся и пошел обратно в дом, аккуратно поднимаясь по ступенькам, держась за перила. Думаю, он проверял свой защитный костюм. Нет, трости при нем явно не было.

Я подождала, пока он зайдет в дом и закроет дверь, но все равно по какой-то причине решила сразу не возвращаться: села на пригорок за дорогой и еще понаблюдала за светлячками. Наконец, где-то через полчаса, когда совсем стемнело, направилась домой. Свет внутри не горел; я прошла прямиком в свою спальню, села на кровать; Фаро улегся рядом со мной и мгновенно заснул.

Я зажгла свечку, выставила и завела будильник и посидела несколько минут, обдумывая дела на завтра. После прогулки хотелось спать, но на душе было неспокойно. Скинув обувь, я решила не раздеваться, по крайней мере не сразу.

Следующее что помню: я проснулась в полной темноте – свеча догорела – от рычания Фаро. Рык сменился коротким визгом удивления, лапы зашлепали по полу, и пес выбежал. Успев удивиться, что это с ним, я через мгновение поняла, что в комнате Лумис.

Я ничего не видела, но слышала его дыхание, и в ту же секунду поняла, что он слышит мое. Задержала было дыхание, но сообразила, что это глупо – он знал, что я здесь. Так что я попыталась дышать ровно, стараясь не выдать себя дрожью, в надежде, что он решит, я сплю, и, может быть, уйдет. Он двигался очень медленно и тихо – и впрямь не понял, что я проснулась. Но я никогда еще не была менее сонной.

Медленно подкравшись, он оказался точно рядом со мной, на том месте, где лежал Фаро. Я почувствовала, как тонкие пальцы ощупывают край кровати. И вдруг обе его руки придавили меня, не грубо, но отвратительно властно – я такого никогда не испытывала и даже представить себе не могла. Дыхание Лумиса стало чаще и громче. Чувствовалось, что он не собирался уходить – я видела его намерения так ясно, словно он рассказал о них вслух. Одна рука скользнула по моему лицу и потом ниже, на плечо, прижав меня к кровати. Тут я перестала притворяться: перекатилась на бок, спрыгнула на пол и рванула к двери. В тот же миг он всем весом повалился на кровать, где я только что лежала.

Увы, на пути к двери я споткнулась о его ногу и не успела восстановить равновесие, как он наугад схватил меня за щиколотку. Его хватка оказалась поразительно сильной. Он тянул меня назад, а мои руки, тщетно пытавшиеся найти, за что зацепиться, скользили по гладкому полу. Другая рука перехватила ворот моей рубашки. Снова дернувшись вперед, я услышала треск ткани, почувствовала, как его ногти царапнули меня по спине, и со всей силы ударила локтем назад.

Мне повезло: кажется, я попала ему в горло. Громкое дыхание захлебнулось и мгновенно стихло. Руки, державшие щиколотку и рубашку, ослабили хватку, я кинулась к двери и выбежала, хлопая разорванной тканью.

30 июня, продолжение

Той ночью я уже не заснула. Вырвавшись из дома, помчалась, не разбирая дороги, – лишь бы оказаться подальше. Так получилось, что ноги понесли меня к магазину и церкви. Я не слышала преследования, но не была уверена: в ушах, заглушая все звуки, колотилась кровь. Так я бежала, наверное, с минуту, потом замедлилась: немного, но достаточно, чтобы оглянуться. Та ночь была безлунной, но ясной, и в тусклом свете усыпанного звездами неба я хорошо видела дорогу. Лумис не показывался. Я сбавила темп до легкой трусцы, пробегая мимо пруда, а, достигнув магазина, остановилась, спряталась за ним и присела, но так, чтобы все же видеть до-рогу.

Я не верила, что Лумис сможет бежать, но, с другой стороны, что он уже может ходить без трости, тоже не подумала бы.

Так я просидела час или больше, пытаясь успокоить дыхание и перестать дрожать. Фаро нигде не было видно, но я знала, где он: спрятался под крыльцом. Пес всегда так делал. Стоило людям чуть повздорить – например, если папа или мама ругались на Джозефа, Дэвида или на меня, – он мгновенно чувствовал это и прятался. Разумеется, он слышал нашу борьбу. Если бы его не оказалось в комнате и он не разбудил меня, не знаю, чем бы все закончилось.