Ким Робинсон - Черный воздух. Лучшие рассказы [сборник litres]

Поэтому нам на балкон я гриля так и не купил. А жарить шиш-кебаб с терияки приспособился в духовке, и на вкус выходило нисколько не хуже. Вкуснейший соус терияки мы готовили сами, по рецепту, почерпнутому моей матерью из какого-то журнала многие годы назад, однако тут требовался тростниковый сахар – он-то и оказался корнем проблемы. При нагревании расплавленный тростниковый сахар, как выражается Лиза и ее коллеги-химики, карамелизуется, отчего вся духовка изнутри покрылась мелкими бурыми пятнышками, и оттираться эти пятнышки не желали никак. И над «Изи Офф», и даже над «Джонсон и Джонсон Форс» только посмеивались. Мало-помалу я понял: карамелизация – процесс сродни склейке керамики. Тут требовался, как минимум, лазер, но под рукой оказалась только проволочная мочалка. Ничего не попишешь, пришлось тереть.

Отмывание духовки превратилось в состязание подушечек пальцев с бурыми пятнышками: что стальная проволока сотрет первым? Пальцы, конечно же, однако кожа со временем восстанавливается, а пятнышки – нет. Только оно, чудо регенерации, и обеспечило мне победу в этой эпической битве. За двое суток (представьте себе: пятнадцать часов таращиться в ящик объемом два кубических фута!) я одолел все пятнышки до единого, час от часу все сильней и сильней злясь на упрямство врага.

В итоге победа осталась за мной: серо-черный металл засверкал, будто новенький. Теперь духовке инспекция не страшна. Воодушевленный, на пике боевого духа, я обошел квартиру, посулил то же самое всему прочему, до последнего квадратного дюйма и продолжил атаку на кухню. Естественно, пища имеет свойство проникать в каждую щелку, в любой закуток, однако при этом она не карамелизуется: один взмах тряпкой, и пятнышка как не бывало! Почувствовав себя рыцарем Чистоты – душа безгрешна, помыслы безупречны, руки всесильны, – я включил стереосистему и продолжил труд под опусы Бетховена из тех, что исполнены безумной, неодолимой, слепой мощи Вселенной: «Большую фугу», вторую часть Девятой, финалы Седьмой и «Хаммерклавира» [60]… Сам я превратился в еще одно проявление этой безумной слепой мощи, чистил, мыл, подметал, словно в танце, подхлестываемый сложной, бешеной музыкой Чарли Паркера и «Йес», «Соленым арахисом» и «Нескончаемыми переменами» [61]. Вскоре кухня засверкала, словно фабричная выставочная модель. Теперь и ей инспекция не страшна.

Остальные комнаты серьезного сопротивления не оказали. Пыль! Что мне теперь какая-то пыль?

– Я есть безумная, слепая вселенская мощь! Пыль под кроватями? Вот мы ее пылесосом!

Прочищая фильтр пылесоса, я отсек самый кончик указательного пальца правой руки. Пришлось как следует постараться, чтоб не заляпать стен кровью, однако на том жилые комнаты и капитулировали. Вскоре они засияли полировкой.

Вдохновленный триумфом, я решил достичь полного совершенства. Настало время заняться деталями. Полы я думал оставить в покое, так как выглядели они вполне сносно, однако теперь, на фоне безукоризненной чистоты всего прочего, заметил и крохотные темные отметины вокруг проемов дверей, и грязь, ухитрившуюся въесться в микроскопические углубления между волокнами дерева. Купив паркетной мастики, я принялся за пол, а когда завершил работу, паркет под ногами заблестел не хуже льда.

Затем я стер пыль с верхушек книжных шкафов у самого потолка, а дырки от гвоздей замазал шпаклевкой. Стены сделались ровными, однако тут мне показалось, что шпаклевка в сравнении с белизной стен слегка, самую чуточку желтовата. Пара минут перипатетических раздумий, и меня осенило. Отыскав в багаже «корректор» для пишущих машинок, я прошелся им по шпаклевке. Получилось просто прекрасно. Щербинки на дверных косяках, стена, поцарапанная спинкой кресла, – «корректор» исправил и то, и другое.

Вечера этой недели помешательства на чистоте я проводил с друзьями, за выпивкой, и всякий раз чувствовал, как ноют вспухшие пальцы. Однажды я случайно подслушал, как одна наша приятельница из Израиля рассказывает о своей швейцарской приятельнице, развинтившей двойные оконные рамы, чтобы отмыть стекло изнутри. Услышав об этом, я вскочил с кресла, изумленно разинув рот. Пыль между стеклами двойных окон попалась мне на глаза как раз в тот самый день, однако я рассудил, что тут уже ничего не поделать. Лично мне бы развинчивать рамы даже в голову не пришло, но швейцарцы – они в подобных вещах толк знают! На следующий же день я отыскал в вещах отвертку, и развинчивал, и полировал, пока запястья не стали похожи на разваренные макаронины, а оконные стекла не засверкали во всех четырех плоскостях. Теперь и окнам инспекция не страшна.

С утра в День Инспекции я обошел всю квартиру, все комнаты, осмотрел светло-коричневые диваны и кресла, и белизну стен и книжных шкафов, и залитый солнцем паркет, и замер, завороженный хрустальной, словно в сказочном сне, коньячной рекламы, прозрачностью воздуха. Казалось, все вокруг залито минеральной водой.

Но стоило взглянуть на высокое зеркало в прихожей, что-то привлекло взгляд. Охваченный безотчетной тревогой (перед зеркалами со мной такое случается регулярно), я сдвинул брови, подошел к зеркалу и пригляделся внимательнее. Ну да, конечно: пыль. Протереть зеркало я и забыл. А исправив сие упущение, изрядно удивился: выходит, человек видит разницу между пыльным и чистым зеркалом, даже если – судя по состоянию бумажного полотенца в руке – пыли там всего-то на короткую тонкую линию, вроде бледного карандашного штриха! Столь незначительный объем пыли, равномерно распределенной по столь большой площади, и все-таки мы ее видим… «Вот какова острота нашего зрения! – подумалось мне. – Если уж мы замечаем подобные мелочи, отчего же не видим самих себя? Отчего не способны видеть вообще все на свете?»

Так, восхищенный самим собой, бродил я из угла в угол коньячной рекламы, пока не вспомнил о простынях внизу, в стиральной машине. Все бы хорошо, но простыни… Эти простыни я, благо в подвале имелась прачечная, стирал и стирал с самого начала недели. Красная пластиковая корзина для грязного белья была полна доверху: семь простыней, семь наволочек и семь больших пододеяльников. С пододеяльниками все обстояло прекрасно: белы, как вата, а вот простыни с наволочками…

Да. Пожелтели. Сплошь в пятнах. В пугающих уликах бренного существования наших тел: выделения сальных желез, пот, мельчайшие чешуйки отмершей кожи… и все это въелось в ткань, будто масло, неистребимо.

Но ведь швейцарцы наверняка знают, как избавляться от столь серьезных улик! Подумав так, я отправился в магазин и обзавелся отбеливателем. Вспоминая нашу, родную рекламу отбеливателей, я доверчиво рассудил, что пожелтевшее, испятнанное белье засверкает, как молния, после первой же стирки, но не тут-то было. Цикл за циклом, цикл за циклом, а цвет простыней не менялся ничуть. Тогда я снова отправился по магазинам, купил отбеливатель другой марки, а поразмыслив, и третьей. И еще порошок. И жидкое средство для стирки. И рекомендованные дозы всего этого увеличил. Результат – нулевой.