Ким Робинсон - Черный воздух. Лучшие рассказы [сборник litres]

Едва боковой склон начал выравниваться, впереди появились первые серьезные трещины. Глубокие, темно-синие, эти расселины были очень опасны, и по неширокой полоске льда, отделявшей две из них друг от друга, Алекс шел не спеша, внимательно глядя под ноги. Подобрав булыжник с кулак величиной, он швырнул камень в расселину, что пошире. Кланк… кланк… плюх. Передернувшись, Алекс двинулся дальше, вполне удовлетворенный обычным ритуалом. Благодаря бросаемым вниз камням он знал, что на дне ледника имеются воздушные полости, скопления воды, ручьи, стекающие в русло Чарльза… одним словом, смертельно опасный подледный мир. Упадешь – наружу больше не выберешься. От этого казалось, будто лед излучает некую злую магию, зловещий внутренний свет.

Наверху идти сделалось легче: хруп, хруп, хруп – по полого-волнистой, изломанной, усеянной щебнем равнине. Леды, лед, миля за милей, миля за милей… Оглянувшись назад, в сторону города, Алекс увидел справа громады Хэнкок-тауэр и Пруденшл-тауэр, а слева, чуток пониже, башни Массачусетского Технологического, тянущиеся к проносящимся по небу тучам. Ветер над ледником заметно окреп, так что шнурок капюшона пришлось затянуть потуже. В приглушенный свист ветра вплеталось журчание мириадов струек воды, крохотных ручейков, бегущих по руслам, проточенным во льду. Обычное дело: ручьи в ложбинках, избороздивших простор каменистого луга… и в то же время все совершенно иначе. К примеру, эти ручьи впадали в расселины и воронки, проточенные во льду, и тут же исчезали из виду. Заглянув вниз, в округлое жерло такой воронки, трудно было остаться равнодушным к открывшемуся зрелищу – множеству пузырьков воздуха, воздуха, многие-многие годы тому назад застывшего в толще ярко-синего льда.

Острые, зубчатые глыбы сераков [51]сверкали на солнце свежими, чистыми гранями. Среди них темнели хаотические россыпи валунов – огромных, порой не меньше жилого дома в величину. Двигаясь дальше, Алекс прятался то за одним, то за другим. Время от времени сюда забредали банды мальчишек из Кембриджа, а этих следовало опасаться. Главное дело – заметить их прежде, чем они заметят тебя.

Так Алекс прошел в глубину ледника еще милю с чем-то. Здесь лед, огибая особо громадный валун, вздыбился вверх полукруглой стеной высотой футов около десяти – еще одна причуда ледника, одно из сотен самых разнообразных поверхностных образований. В брешь между камнем и льдом Алекс вогнал несколько бесхозных досок, найденных неподалеку, и вышла у него неплохая скамейка, укрытая от западных ветров. Из плоских камней получился прекрасный пол, а в углу он устроил даже небольшой очажок. Всякий раз, как Алекс разводил в очажке костер, плоские камни под ним уходили еще чуточку глубже в монолитный, ни перед чем другим не отступающий лед.

Однако на этот раз хвороста для костерка не хватило, и Алекс, спрятав руки поглубже в карманы, просто уселся на скамью, лицом к городу. Вид с ледника открывался на несколько миль. Над валуном свистел ветер. Солнечные лучи, пробивавшиеся сверху сквозь облака, отражались от ледяной глади. По большей части укрытые тенью, нагромождения валунов и торосов слегка отливали розовым – из-за особого вида микроводорослей, способных жить даже там, где нет ничего, кроме пыли и льда. Розовые водоросли, лазурь сераков, серый лед, белые пятна – снег либо солнечный свет… Цепляющее верхушкой свинцовые тучи, синее здание Хэнкок-тауэр вдали тоже казалось одним из сераков. Привалившись спиной к дощатой стене, Алекс засвистел одну из арий Пиратского короля [52].

С тем, что кошка не в своем уме, в доме были согласны все. Лоск цивилизации, обретенный Стеллой в общении с псом, оказался непрочен, и при любом громком звуке – звонке телефона, хлопанье дверью – она подскакивала, будто ужаленная, в прыжке вспоминала, что данный конкретный звук опасностей за собой не влечет, садилась и принималась вылизывать шерстку, делая вид, будто даже не думала никуда прыгать. Не кошка – сплошные обнаженные нервы.

Еще Стелла крайне настороженно относилась к людям поблизости, хотя со временем полюбила, чтоб ее гладили. Поэтому на нее нередко накатывало странное, двойственное настроение: подойдя к кому-либо из домашних, она коротко, вопросительно мявкала, а затем, если откликнуться на зов и потянуться к ней, отступала на шаг-другой, так, что не дотянуться, вновь подавала голос, но с каждым твоим движением отступала дальше и дальше, пока в конце концов не подпустит на расстояние вытянутой руки, либо, решив, что дело не стоит риска, не поспешит удрать. Отец неизменно смеялся над этакой двойственностью чувств.

– Стелла, вот как ты при такой глупости на свете живешь до сих пор? – нравоучительно сказал он однажды.

– Чарльз, – с упреком в голосе протянула мама.

– Это же лучший образчик конфликта типа «приближение – избегание» на моей памяти, – пояснил отец.

Заинтригованный проблемой, он завел обычай садиться на пол, прислонившись спиной к дивану, а ноги вытянув перед собой, и укладывать Стеллу к себе на колени. Стелла либо терпеливо сносила поглаживания, пока не представится случай удрать без помех, либо, успокоившись, начинала мурлыкать. Мурлыкала она громко, хрипло, и в эти минуты ее мурлыканье напоминало Алексу жужжание цепной пилы где-то вдали, над просторами ледника.

– Безмозглое ты создание, – приговаривал отец, гладя кошку. – Глупости ты кусок…

Спустя пару недель, когда на смену августу пришел сентябрь, Стелла начала вспрыгивать на колени сама… но только к маме.

– Тепло любит, – сказала мама.

– Да, пол довольно холодный, – согласился отец, потрепав рваное ухо кошки. – Но отчего ты, Стелла, только у Хелен на коленях сидишь? Забыла, значит, кто тебя к этому приучил?

В конце концов кошка начала забираться на колени и к отцу: укладывалась, вытягивалась, будто привыкла к этому давным-давно, а отец всякий раз над нею посмеивался.

На колени к Алексу Стелла сама не укладывалась никогда, но порой, если посадить ее и долго гладить, сидела смирно. Правда, с той же вероятностью могла, взглянув на него, в ужасе вытаращить глаза и что есть сил рвануться прочь, оставив на ногах следы острых когтей.

– Ну и дури же у нее в голове! – пожаловался Алекс маме после одного из подобных внезапных побегов.

– Это точно, – с негромким смехом согласилась мама. – Но не забывай: возможно, маленькой Стеллу немало мучили.

– Уличного котенка? Это как же?

– Уверена, способы имеются. А может быть, ее мучили дома, вот она и сбежала.

– Кому же придет в голову собственного котенка мучить?

– Встречаются среди людей и такие.

Вспомнив о бандах на леднике, Алекс понял: да, так оно и есть. А стоило представить себе, каково это – попасть к ним в руки на всю жизнь, осознал, откуда берется глубокое недоверие и настороженность в кошачьем взгляде, устремленном на него.