Ким Робинсон - Черный воздух. Лучшие рассказы [сборник litres]

В тот вечер у них, как и всякий раз каждые две недели, собрались родительские друзья. Некоторые читали рассказы, стихи, эссе и листовки собственного сочинения, а после все спорили об услышанном, а затем угощались принесенной едой и выпивкой и снова спорили, спорили, спорили без конца. Алекс такие вечера очень любил, но сегодня, придя домой, обнаружил маму мечущейся между компьютером и кухней. Стуча по клавишам управления или открывая горячий кран, она ругалась себе под нос, а как только увидела Алекса, заговорила:

– Ох, Алекс, какая радость, что ты наконец дома! Будь добр, добеги до прачечной. Всего одну загрузку провернуть нужно. Сегодня Талботы ночуют у нас, а чистых простыней ни одной не осталось, да и надеть мне завтра нечего. Спасибо, дорогой мой!

Вновь оказавшись за дверью, с полным мешком грязного белья на плече, с коробкой стирального порошка в свободной руке, Алекс угрюмо протопал мимо какого-то коротышки в черном пальто, читавшего газету на крыльце Честер-стрит, 19.

Дойдя до Брайтон-авеню, он свернул направо, спустился в ярко освещенный полуподвал ландромата, забросил белье в бак, скормил аппарату стиральный порошок и четвертаки, включил машину, уселся на нее сверху и обвел мрачным взглядом других клиентов, сидящих поверх стиралок с сушилками. Многие дремали, убаюканные вибрацией машин, остальные тупо таращились в стену. А дома наверняка уже собираются гости, снимают пальто и куртки, прижимают руки к груди и говорят – быстро, как только могут. Дэвид, и Сара, и Джон из соседнего дома, Ира и Гэри с Айлин, живущие через улицу, Талботы, Кэтрин Гримм и Майкл У из отцовского университета, и Рон из больницы… Входят, рассаживаются в гостиной, кто на диванах, кто на креслах, а кто и на полу, и говорят, говорят… Особенно Алексу нравилась Кэтрин, ухитрявшаяся разговаривать вдвое быстрее любого другого, и каждого называвшая «лапушкой», и хохотавшая, и тараторившая с такой скоростью, что все вокруг умолкали, завороженные бешеным ритмом ее трескотни. А Дэвид со своими шутками, а дружелюбные расспросы Джея Талбота!.. А Гэри Юнг, медведем сидящий в углу, попивающий пиво и все, что кто ни прочтет, встречающий неизменным упреком:

– К чему все эти абстракции, к чему реальность-то искажать? Чему они нас научат, о чем нам расскажут? Забудьте вы об абстракциях!

Отец с Ирой называли его вульгарным марксистом, но Гэри не возражал.

– Какой же ты Юнг, Гэри? Ты, скорее, Плеханов!

– Спасибо на добром слове! – с широкой улыбкой отвечал он, почесывая щетину на вислой щеке, и чтение продолжалось.

Как-то раз Мэри Талбот прочла сказку о Живущем под ледником – Алексу так понравилось, словами не передать! А один раз Майкла У упросили принести с собой скрипку, и он долго мычал да мямлил, пощипывал кожу на шее, отнекивался, утверждал, будто играет пока «не особенно», а после, дрожа, как лист на ветру, заиграл – так заиграл, что у всех дух захватило. А Стелла! Стелла подобных сборищ терпеть не могла и, пока гости не разойдутся, забивалась поглубже в свое обычное убежище, ожидая от людей любых злодеяний…

А он тем временем сидит тут, в ландромате, на стиральной машине!

Вынув белье из сушилки, Алекс запихал выстиранные вещи в мешок и поспешил обратно – за угол и далее, по Честер-стрит. За стеклянной дверью дома 21 он оглянулся назад и обнаружил, что коротышка, читавший газету на соседнем крыльце, все еще там. Странно. Холодновато сегодня на воздухе-то сидеть.

Чтения наверху уже кончились, гости разбрелись по квартире, большей частью собравшись на кухне, а мама зажгла плиту и до отказа отвернула краны горелок. Венчики синего пламени рвались к потолку, негромко, воздушно гудя на фоне общей беседы.

– Чудесно! Бензин так чисто горит!

– А после голову и внутренности бедняжки нашли в переулке – на месте животное выпотрошили!

– Алекс, ты уже дома? Спасибо тебе огромное. Возьми-ка чего-нибудь, подкрепись.

Гости, поприветствовав Алекса, продолжили разговор.

– Гэри, ты просто ужасно консервативен! – воскликнула Кэтрин, грея руки над огнем плиты.

– Чего же тут консервативного? – возразил Гэри. – Это основа основ, настолько глубинная, что вам то и дело приходится напоминать о ее существовании. Искусство призвано менять мир.

– А разве это – не искажение реальности?

Миновав узкий коридор, Алекс вошел в спальню родителей: окна ее выходили на Честер-стрит. Отец оказался там, занятый разговором с Айлин.

– Одна из немногих улиц, где сохранились деревья, – говорил он. – С виду вполне жилая, и до Содружества всего три квартала. Привет, Алекс.

– Привет, Алекс, – сказала и Айлин. – Как будто кусочек Бруклина, перенесшийся в Олстон.

– Именно.

Подойдя к эркерному окну, Алекс слизнул с пальцев остатки морковного пирога и выглянул наружу. Коротышка в черном пальто по-прежнему сидел на крыльце.

– Давайте-ка закроем эти комнаты и тепло побережем. Алекс, ты идешь?

Вернувшись в гостиную, Алекс подыскал себе место на полу. Отец с Гэри и Дэвидом, решившие сыграть в «червы», пригласили его четвертым, на что он с радостью согласился. Под столиком в углу сверкнули желтые глаза: оттуда на Алекса с гримасой глубочайшего недовольства на плоской мордочке таращилась Стелла.

– Так и знал, что ты там! – рассмеялся он. – Все о'кей, Стелла. Все о'кей.

Уходили гости, как обычно, все вместе, притопывая башмаками, кутаясь в пальто и шарфы, натягивая перчатки и вскрикивая за порогом, на холодной лестничной клетке. Прощаясь, Гэри дружески обнял маму.

– Единственное теплое местечко на весь Бостон, – сказал он, распахивая стеклянные двери.

Остальные потянулись за ним, и Алекс тоже вышел наружу. Коротышка в черном пальто как раз сворачивал за угол, направо, на Брайтон-авеню, в сторону университета и центра города.

Порой тучи едва не касались брюхом серой пятнистой спины ледника, студеные ливни украшали лед множеством темных крапинок, словно огромные кисти. В такую погоду Алексу начинало казаться, будто сейчас он между двух перекрытий какого-то исполинского сооружения, между двух половин единого целого, между ледяным языком и ледяным нёбом.

В один из подобных дней, под низкими тучами, он в очередной раз швырял камни в цель. Целью служил эрратический валун ярдах так в сорока. Большая часть камней в цель попадала. В такой большой камень попасть нетрудно. Бутылка куда лучше. Прихваченную с собой бутылку Алекс установил позади эрратического валуна, на камне высотой примерно по пояс, и встал так, что валун заслонял ее. Запас плоских камней у него имелся порядочный, и он принялся за крученые броски, стараясь, чтоб камень попал в бутылку, обогнув валун по дуге. Умение поражать скрытые цели давало серьезное преимущество в «перестрелках», без которых на леднике не обойтись: обычно Алекса превосходили числом, и отбиваться от врага приходилось за счет крученых бросков, меткости вообще и большого количества боеприпасов, припрятанных в укромных местах. Среди густой мешанины валунов и трещин ему иногда удавалось создать у противника впечатление, будто метателей не один, а двое.