Аусиньш Эгерт - Дети серого ветра [СИ]

С вычиткой тоже получилось длинно и грустно. Лично я не представляю, как можно писать для приличного издания (совсем не женского глянца), а заодно и для крупного портала (с отнюдь не развлекательной тематикой), путая «не» и «ни», «-ться» и «-тся», «е» и «и» в корнях и окончаниях, теряя подлежащие и сказуемые, логические линии и куски сюжета и допуская повторы слов по три-четыре на абзац. Видимо, можно. Видимо, там терпят. Моя замечательная соавтор до сих пор продолжает кивать на какие-то мифические нормы, допускающие одну ошибку на каждые двадцать слов. Я, со своей стороны, придерживаюсь тезиса Раневской, говорившей: «Ошибка в письме — как клоп на белой блузке». Мы с соавтором не договорились. Еще до того, как текст был первый раз выложен и мы работали над черновиками в четыре руки, я материлась, стирала к чертовой матери написанный ею абзац в гуглодоке и требовала правок… Ничего не помогало. Примерно к седьмой главе руки у меня опустились, и я отчаялась выгрести из текста все ошибки и опечатки соавтора. Наорав на нее очередной раз, я услышала: «Я потом найму корректора». Вообще, судя по тому, с каким размахом она тратила мое время и собиралась нанимать художника, корректора и еще кого-то, можно было предположить, что у дамы где-то заначен небольшой свечной заводик. И гуталиновая фабрика. И цех по производству семечек заодно. Только она экономит на какие-то будущие времена. Я ей не особенно верила про корректора, но отмазка вышла годная, мне пришлось замолчать.

Потом глаз у меня замылился. Текст чистили читатели. Четыре человека по очереди предложили мне помощь еще на этапе выкладки текста в блог. И она была неоценимой. Когда текст выложили на «СамИздат», у него появились еще читатели, не травмированные первой версией и более доброжелательные. Одна из них предложила вычитывать текст перед выкладкой. Я согласилась с очень большой радостью, предположив, что корректор когда еще будет, если будет вообще, а позорище на открытом ресурсе лежит уже сейчас. И соавтор все еще производит ошибки и опечатки в объемах, превышающих возможности выгрести их в одну пару глаз. Добрый дух еще раз вычистила текст — насколько смогла. После текст чистили еще дважды, но корректора, не говоря уже про редактора, как не было, так и не нашлось. Нашелся доброволец, оказавший мне волонтерскую помощь с корректурой и редактурой. Ни один профессиональный корректор текст так и не видел. Поэтому если какие-то огрехи все же остались — извините, пожалуйста. Мы пытались с крупными проблемами разобраться. Соавтор в этом помочь никак не могла, она способна разве что добавить сложностей.

Об этике соавтора за пределами текста говорить можно много и разного, вряд ли хорошего. Объемы вреда, нанесенного «дружеской» рукой моим планам, достаточны для того, чтобы гарантированно обрушить работу небольшого, человек на пять-семь, проекта. Это не мешает бывшей подруге до сих пор периодически писать мне письма и слать СМС с признаниями в любви и сообщениями, как она на меня сердится, продолжая при этом любить, и как удивляется этой двойственности. Объяснить природу этой любви чем-то, кроме гастрономического интереса, я не могу. Мои эмоции за четыре с половиной года ей не были интересны ни одной минуты.

Самой сложной для меня борьбой во время работы над первыми десятью главами стало донесение до сознания экс-подруги возражений против концентрации человеческой мерзости, которая была и остается естественной для нее. До дня публикации первой версии она продвигала мне это как норму и настаивала на формулировках и деталях сюжета, к счастью, не сохранившихся в тексте. Донести ей мысль о недопустимости того, что она хотела видеть опубликованным, удалось только посредством встречи с обратной связью от приглашенной группы. Реакцией соавтора на отзывы было: «Ну это твои друзья, а не мои, я не знаю, что тут могло не понравиться». И еще: «все же было так хорошо, почему же вдруг так плохо отзываются…» Связать отзывы с моими возражениями она не сумела или не пожелала.

Это было, пожалуй, отрезвляюще. Человек, занимающийся анализом благотворительных сборов, ведущий блог о порядочности в таких важных вопросах, как оценка перспектив больного с точки зрения осмысленности сбора, и вскрывающий в своих статьях причины сборов на безнадежных больных во всей их неприглядности — она казалась мне одной из немногих думающих и порядочных людей. Обычно у таких, а я их знала больше десятка, не возникает желания ассоциировать себя с непорядочными людьми, настоящими или вымышленными. Но подруга, ассоциируя себя со своей героиней, писала ее именно непорядочным — и глубоко непорядочным — человеком. Алиса планировалась пустой, хамоватой, недалекой, бесчувственной и бесчестной. При этом было задано, что ей далеко не восемнадцать лет (ближе к пятидесяти), что у нее огромный опыт пребывания в нескольких разных мирах в разных социальных ролях и что вообще-то она, осев на родине, ценит свой брак и любит мужа, хотя и не оформила отношения с ним официально. Конечно, у автора есть право на любые фантазии, но только пока он не просит сторонней помощи в спасении сюжета.

Сталкивая подругу снова и снова с осознанием нелогичности ее идей и недопустимости всего, что она объявляла нормой, я видела, как взрослый человек теряет мысль на середине, пытается ограничить свое участие в написании якобы авторского фрагмента текста наблюдением за моей работой над этим самым фрагментом, забывает правила русского языка и, наконец, впадает в истерику и отвлекает меня от процесса всеми доступными способами. Результат всего этого предлагалось считать ее личным вкладом в процесс. Той самой пятой частью первых десяти глав.

Что до двадцать пятой части вторых десяти глав — сложности с ними выглядели иначе. Это была борьба за право продолжать писать текст, от которого я к тому времени уже не чаяла отделаться, а не выслушивать часами истерики соавтора на отвлеченные темы. Воевать пришлось и за логику событий, с которой было закономерно плохо. Отделавшись от соавтора с ее претензиями на мое время и просмотрев готовый текст еще раз, я обнаружила, что связывать концы с концами в этой истории предстоит мне, поскольку у наконец-то выдворенной экс-подруги это в планах не значилось и за пределами линии Алисы, в которой должен был наступить хеппи-энд любой ценой, а то как же жить. Интереса к сюжету у нее и не было, остальным героям разрешалось умирать, проваливаться в бездну или гореть синим пламенем — и плевать на мнение читателей. Удивительно, что они вообще есть при таком подходе. И последняя часть текста как раз посвящена завершению сюжетных линий. Линии Алисы в том числе, потому что хеппи-эндом экс-подруга и экс-соавтор считала момент возвращения героине магии. Мне кажется, комментарии тут излишни, позиция совершенна в своей незамутненности.