Яна Завацкая - Рассвет 2.0

На дежурстве все еще была рыженькая салверша по имени Таня, хотя прошло явно более трех часов с момента нашего разговора. Но в больницах обычно делают шестичасовые смены, зато всего 2—3 раза в неделю. Таня провела меня к палате, где лежал Кэдзуко, я вздрогнул — аппарат стучал, нагнетая в легкие директора воздух.

— Сам не дышит, значит?

Таня покачала головой. В палате за пультом сидел высокий мужчина с залысинами, в белом костюме. Он повернулся к нам — на бейджике была эмблема змеи с чашей, что выдавало врача, я успел прочитать и имя — «Леонид Островский, старший врач». Вот так, значит.

Островский пожал мне руку.

— Пациент в коме. Вы можете, конечно, с ним поговорить. Вы были близки?

— Нет, — я покачал головой, — я даже не совсем коллега, работаю в центре недавно. Но мы общались, разговаривали.

— Это не вы тот салвер, который был там, когда все это случилось?

— Да.

— Это хорошо, — заметил Островский, — патрульные передали, что была клиническая смерть. Вы делали непрямой массаж?

— Да. Клиническая смерть по моей прикидке три-четыре минуты. Пока принесли дефибриллятор, я уже запустил сердце. Значит, геморрагический инсульт?

— Да, инсульт множественный и вообще необычный, — врач нахмурился. Сердце почему-то сжалось. Я подошел ближе к Кэдзуко. Японец выглядел сейчас совсем старым, сморщенным, лицо очень бледное. Ниточки капельниц тянулись к центральному венозному катетеру, установленному на шее; грудь мерно колыхалась в такт прибору. Бедняга. Как же тебя угораздило. Я присел на корточки, так, что моя голова оказалась на уровне головы Кэдзуко. Взял рукой его безжизненную руку с короткими пальцами.

— Кэдзуко-сан, — произнес я, — вы поправляйтесь, слышите меня? Я Станислав. Мы все вас ждем!

Я наговорил еще подобной ерунды. Доказано, что некоторые пациенты в коме слышат и воспринимают по крайней мере эмоциональную информацию — правда, смотря насколько поврежден мозг. Потом поднялся. Врач уже уселся за пульт и что-то там скроллил на боковом экране. Несмотря на то, что Кэдзуко лежал рядом, видео с его безжизненным лицом было выведено на один из мониторов, видимо, чтобы врач не пропустил ни малейшего изменения, если вдруг забудет посмотреть на больного.

Островский обернулся ко мне.

— Э-э… Станислав? Значит, собственно в момент инсульта вас не было?

— Нет. Коллега позвала меня сразу же, как это случилось. Растерялась, патруль я вызвал уже сам. Она говорил, что он побагровел, схватился за шею и упал. До этого никаких жалоб не было.

Я решился и спросил:

— Скажите, а что здесь странного? Вы сказали — странный инсульт. Все-таки товарищу Сато уже за шестьдесят… может, плохая наследственность.

Островский задумался.

— Понимаете, Станислав, вы, наверное, не знаете этого, вы не были близки с пациентом. Но у него была болезнь Паркинсона, ничего особенного, обычное дело для этого поколения. В мозг был установлен хороший современный нейростимулятор, поэтому симптомы не проявлялись. Мы с коллегами воспроизвели биофизиологический ход событий, сделали модель. Понимаете, вот все как будто нормально — и вдруг, как гром с ясного неба, этот стимулятор начинает выдавать целую серию мощных сигналов, и они уже запускают цепочку биохимических реакций в мозговых сосудах, причем таких реакций, которых не бывает при естественных патологиях. Это связано с блокадой АТФ-азы, словом, там сложно, не хочу сейчас вдаваться в подробности… стенки капилляров в нескольких местах словно расползаются. Скажем так, предрасположенность к геморрагиям у пациента и так была, но вот так внезапно, массированно… Мы просто ломаем голову, мы не понимаем, что это такое, на данный момент. У нас есть специалист по нейростимуляции, и он утверждает, что это просто невозможно. Я вам это рассказываю, потому что вы салвер, и вы свидетель — может быть, вы можете понять, что происходит?

— Нет, — сказал я сквозь зубы. В последнее время мне часто приходится слышать — «нестандартный сбой техники». Так упал злосчастный автобус, так погиб Аркадий, наконец, мой ровер… Но одно дело — сбой техники, я не технарь, и как все не-технари, ко всем этим железкам отношусь с некоторым подозрением: кто их знает? И совсем другое — мозг. Тут все должно быть понятно, механизмы ясны — пусть не квантовые, о квантовых мы пока ничего не знаем, но хотя бы молекулярные…

Но как раз у Кэдзуко была деталь в мозгу, которая с ним связана — но относится скорее к миру техники… Однако современные нейростимуляторы — это биотехнология. На них можно воздействовать извне, но сами они построены на биологической основе и по сути имитируют обычные нейроимпульсы. Воздействовать извне… что могло воздействовать на нейростимулятор?

— Комм?! — воскликнул я. Врач смотрел с недоумением.

— Не может ли это быть связано с коммом? Ну… сигнал такой…

— О чем вы говорите! — врач покачал головой, — да если бы была хоть тысячная доля опасности, хоть миллионная — неужели кто-то стал бы вживлять себе комм? Или сочетать мозговые импланты с коммом? Нет, это немыслимо.

В палату вошел еще один салвер в светло-синем костюме, тощий, с вихрастой русой головой.

— Там дочь приехала, — сказал он Островскому, а мне: — Здравствуйте!

И пожал мою руку, представившись «Илья».

— Это Станислав, — пояснил Островский, — стажер в музее, а так — салвер, он как раз сердце Сато запустил…

Салвер кивнул мне с уважением.

— Сейчас был бы мертв уже. Еще одну жизнь можешь себе в карму записывать.

Я скептически глянул на Кэдзуко.

— Что-то не знаю, насколько это ему помогло…

— Я уже говорил со Свердловском, — признался Островский, — мы с коллегами сегодня полночи тут сидели, головы ломали. Не знаем, что делать, и велика вероятность повторного кровотечения. Из Свердловска сейчас профессора подъедут, из Москвы еще двое прибудут ближе к вечеру. Пациента перевозить нельзя — опасно. Что ты говоришь, дочь пришла?

— Да, я ей пока чаю налил, поговорил немного, обещал узнать, как и что.

— Правильно. Мы оцениваем вероятность восстановления мозговых функций как нулевую. Если консилиум подтвердит эту оценку, надо будет отключать, в его завещании недвусмысленно это предписывается. Так что я сам поговорю с дочерью.

Они беседовали при мне, не стесняясь. Впрочем, это нормально, я сам бы вел себя так же на их месте.

— Пожалуй, я пойду тогда, — я снова пожал руку Островскому, — надеюсь все-таки на улучшение… может быть, чудо?

— Может быть, чудо. Мы в любом случае подождем несколько дней, — кивнул врач.

— Я провожу, — Илья пошел к выходу вслед за мной. В коридоре стояла невысокая женщина, похожая скорее на казашку, чем на японку. Впрочем, не знаю, кем была жена Кэдзуко. Я кивнул ей и двинулся за салвером, а дочь директора вошла в палату.