Яна Завацкая - Рассвет 2.0

То, что «Шербен» узнали о нашей операции и ведут против нас контригру, в которой — поскольку находятся на своем поле — пока выигрывают, было для меня очевидно. Теперь в первую очередь следовало искать вражеских агентов среди своих.

И нужно еще подобрать замену Терезе. Размышляя о том, кто может занять пост главы РВ в Карлсруэ, я вышла на улицу. Может быть, стоит попросить человека со стороны. В этом змеином клубке я не могу доверять уже никому. Мои мысли были прерваны радостными детскими криками. Я подумала, что детишки играют во Флаг-Турнир — самая распространенная картина в бывшей ФТА. Но завернув за угол, увидела трех пионеров в синих галстуках — здесь у них была такая детская организация, которые раздавали целой толпе ребятишек рыхлители, перчатки и саженцы из большого ящика.

Заметив меня, трое пионеров — девочка и два мальчика — выпрямились и отсалютовали. Ведь я была в форме. Отдала им честь. Ребята стихли, с интересом глядя на меня. Обычные местные детишки.

— Куда направляетесь? — строго спросила я.

— Разбивать парк! — ответил один из пионеров. — Совет поручил это дело нашей организации, и мы согласились.

— Большая у вас организация?

— Не очень, — парнишка замялся, потом оглянулся на толпу детей, — но мы нашли достаточно добровольцев!

Я наслаждалась, беседуя с детьми. Пожелала им удачи и успешной работы и долго смотрела вслед галдящей, веселой толпе с автоматическими рыхлителями на плечах. Это напоминало СТК, нормальную, счастливую жизнь, когда труд радостнее и веселее, чем игра, когда уже дети не просто учатся, а сами, по мере сил, преображают мир и окружающую среду. Что может быть прекраснее, когда ребенок придет с родителями в парк и скажет с гордостью: мы сами посадили эту аллею! Это наши деревья. Если его мать — та женщина, что кричала мне в лицо «у нас свобода! Вы нас не заставите!» — может быть, она задумается и поймет, что так для ребенка — намного лучше. Что никто не заставляет ребенка сажать деревья, а он хочет этого искренне, сам. И потом, может быть, рядом с посадками на пустыре все вместе погоняют в футбол, а вечером разожгут костер.

Нет, «Шербен» или нет, обломки старого могут еще ранить, но новая жизнь прорастает в Карлсруэ, как и повсюду, сквозь спекшуюся корку отравленной почвы, сквозь миазмы отравленных душ…

С этими мыслями я уселась под тентом маленького кафе, и почти сразу же за столиком оказался Маркус. Я снова отметила, как он по-мужски красив. Если бы еще не шрам, уродующий лицо, — но это, в конце концов, дело исправимое. Мне было приятно сидеть с таким широкоплечим, высоким, статным мужчиной — хотя, конечно, никаких ненужных мыслей у меня не возникало. Или возникало? Можно ли находиться рядом с сексуально привлекательным человеком — независимо от пола — и не чувствовать вообще ничего?

Думаю, что и Бинх не мог оставаться бесчувственным чурбаном, работая с красивыми женщинами, но меня это мало волновало. Мы никогда не спрашивали друг друга об этих вещах. Какая разница вообще? Мы любили друг друга, а значит, были друг другу верны — это главное.

— Дело плохо, Маркус, — я заказала чашечку кофе у киберразносчика. В ФТА у нас частных кафе практически не осталось, лишь крупные сети, а они все сразу же были национализированы, крупная буржуазия нам ни к чему, — у тебя есть какие-нибудь соображения?

— Есть, — кивнул он, забирая с подноса свой капучино, — но они тебя не порадуют.

— Ладно уж, говори, — вздохнула я.

— Похоже, что мы имеем дело с изменой в самой нашей основе. В партии.

— Да ты что?

Он положил передо мной пластиковый листок распечатки. Я читала, и мне казалось, что земля уходит из-под ног. Донесение «агента 18», агитатора в Доме Реабилитации. Все оно целиком касалось председателя партийной ячейки Даниэлы Верлен — кажется, у нее французские корни. Я прекрасно помнила Даниэлу, харизматичная шатенка с талантом организатора. Она, как и Маркус, сформировалась в ФТА, но давно уже была нашим агентом, еще до операции «Рассвет».

«Не может быть. Так не бывает».

Но почему же нет? В донесении сообщалось, что Дани нередко иронично отзывалась об СТК и его конкретных работниках, включая и меня, причем делала это открыто, при посторонних. Проявляла двуличие. Имела прямые контакты с тремя из задержанных, подозреваемых в членстве в «Шербен» (я тут же выудила из комма информацию, что эти контакты подтверждаются и ментоскопическими допросами подозреваемых). И наконец, самое худшее — у нее есть собственный домик в лесу, маленькая дача, купленная еще до Освобождения (разумеется, никто не экспроприировал личное жилье), и в последнее время она постоянно ездит туда с большими сумками, иногда в сопровождении разных людей, при этом есть подозрение, что в сумках сложено оружие; у самой Дани есть табельный пистолет, и в последние недели его марка постоянно меняется — откуда она берет, спрашивается, все новые виды оружия?

«Не может быть. Это неправда».

— Послушай, вот тут записи высказываний Дани, — Маркус протянул мне ушной кристалл. Кристалл мгновенно заполнил ушную раковину, изолировав правую сторону от мира обычных звуков.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, — голос Даниэлы был искаженным, но узнаваемым, — гляди, как бы тебя не отправили в сибирскую индзону! Думаешь, в СТК с такими, как ты, церемонятся?

Шипение записи. Потом снова голос:

— Товарищ Смирнова обладает непомерными амбициями. Думаю, все это идет от нее. Стремление захватить мир… уж маленькую Федерацию-то могли бы оставить в покое…. Да, я думаю, что ликвидация — не одной Смирновой, конечно, а ряда деятелей — могла бы изменить ситуацию.

Я резко выдернула кристалл из уха. Захотелось его отбросить, словно ужалившую осу. Но я, разумеется, аккуратно уложила вещдок в футляр.

Кружилась голова, земля уплывала под ногами. Последствия ранения? Ударов по голове?

— К сожалению, доверять нельзя никому, — голос Маркуса прорывался сквозь гул в ушах, — абсолютно никому. Даже самым, казалось бы, проверенным товарищам.

…а что я удивляюсь? Разве это всегда было не так? Мы ведем страшную борьбу, борьбу за власть, за изменение общества. В любой момент любой соратник может предать. Даже сейчас, когда мы почти победили. Почти. Но далеко не до конца. Всемирная СТК — да вообще СТК — и сейчас еще шатается на тонкой опоре, которая в любой момент может сломаться.

…Если капиталист готов, по Марксу, на любые преступления ради 300% прибыли, то на что он готов, когда загнан в угол, когда у него отобрали вообще всякую возможность получать прибыль?

И даже не «он», а «они» — в этой ситуации капиталисты отлично умеют объединяться. И вербовать предателей из вражеских колонн.