Саша Ино - Письма в пустоту

Но, несмотря на то, что Гленорван не особо тщательно подбирал место «рандеву», Альентесу было совершенно наплевать, что творилось кругом.

Сев за стол он остекленевшим взглядом уставился на папку меню.

Джордж чуть заметно поморщился, ему никогда не нравились шрамы, портящие лицо, а у Альентеса будь здоров какой рубец красовался на веке. Да еще и глаз с бельмом выглядел неживым, мертвым.

Американец закурил Captain Black. Терпкие сигареллы со вкусом ванили его успокаивали, а сегодня ему было просто необходимо взять себя в руки, которые то и дело изводили предательские мурашки. Но Гленорван не подавал и вида, что его мучает беспокойство, напротив, он улыбался еще хитрее обычного, соблазняя не только окружающих людей, но и все зеркальные поверхности кабацкого интерьера.

— Ты думал над своей жизнью? — с интонациями издевки спросил американец.

Официантка принесла заказанный кофе и апельсиновый сок, выбранный Джорджем для молчаливого спутника.

— Нет, — ответил Альентес после ее ухода.

— А почему? — Гленорван выпустил дым в лицо розенкрейцера.

— Не входит в обязанности слуги, — монах тоже закурил.

— Значит, ты ничего не испытываешь?

— В смысле?

— Ни боли, ни страданий, ни угрызений совести, ни обиды… — Джордж замолчал, крутя в руках сигарету.

— Если разочарую хозяина… Только тогда…

Альентес снова закурил, в его руках сигареты летали со скоростью болидов.

— И что будет, если это произойдет?

— Наказание.

— Игнасио тебя накажет?

— Неважно. Проигрыш и будет наказанием. Все, что со мной произойдет, завали я задание, станет достойной платой за разочарование Учителя.

— Чему он научил-то? — с вызовом произнес Джордж.

— Кто?

— Учитель твой.

— Всему…

— Кроме умения владеть ломом, что ты еще можешь?

— Все, что прикажет Игнасио…

Монах был тверд в вере в праведность своих слов.

— Ну, следить ты не можешь. Надо признать, задание со мной ты завалил.

Альентес потупил голову, его пальцы выписали на столе загогулину и остановились в кучке серого пепла, которым так щедро плакала его сигарета.

— Я отвечу за свои огрехи, — парень поднял глаза на противника, — Ты ведь сам заставишь меня заплатить, и тебе, Джордж, это известно лучше меня…

Гленорван на секунду прищурился и тут же рассмеялся, обнажая белоснежные зубы.

— Ты даже не сопротивляешься судьбе?! — продолжая улыбаться, подметил он.

Альентес промолчал.

— И тебе не будет обидно?

— Нет.

— Что бы не случилось???

— Да.

— Ну, тогда нет проблем, — американец махнул рукой, делая вид, что собеседник его успокоил.

— Я не думаю, что тебя станет терзать совесть, — на губах монаха появилось подобие усмешки.

— Я не обижаю слабых, не в моем стиле. А ты, прости, просто жалок… — Гленорван одним махом осушил чашку кофе.

— Не надо только так нервничать, — парень не спускал глаз с противника, — Твое снисходительное отношение ко мне излишне. Я убью тебя, если будет приказ…

— А пока можно делать с тобой все, что я захочу? — ледяным тоном бросил Джордж.

— Я же проиграл тебе в…, если уместно, интеллектуальной борьбе.

— Ты идиот? — совершенно спокойно поинтересовался американец.

— Хм, ни о чем не жалей, Джордж, это твои слова.

— Я не думал жалеть…

— Хорошо, потому как я не понимаю такого отношения к себе, особенно со стороны Акведука.

Гленорван отвернулся. Казалось, он заострил свой взгляд на двух миленьких подружках, расположившихся в конце зала за уютным столиком. Девушки поймали интерес американца и отвечали ему игривыми улыбками. Но Джордж не замечал девушек, его поведение скорее носило механический характер, отработанный годами.

На самом деле, он был погружен в глубокие раздумья.

— Расскажи мне свое самое яркое воспоминание, — неожиданно попросил он.

— Зачем? — Альентес чуть смутился.

— Просто так…

— Я не знаю…

— Ты ведь чувствуешь надвигающийся шторм? — Гленорван свысока посмотрел на монаха.

— Наверное.

— Время перед бурей самое тихое, добавь тишины…

— Не понимаю… — монах пожал плечами, — Чего тебе от меня надо?

— Хочу узнать, было ли у тебя в жизни хоть что-то запоминающееся.

— Мою жизнь лучше и вовсе забыть.

— Значит, не ответишь?

— Нет.

Альентес как-то неестественно дернул головой.

— Ладно, — хмыкнул Джордж, — Тогда я… Ты когда-нибудь пускал воздушного змея в небо?

— Я пускал змеям Акведука кровь.

Гленорван засмеялся, но продолжал:

— Я помню один день, мы тогда жили в Англии, шел дождь… Погода была явно не для запусков змея, но я хотел. Мама взяла меня за руку, накинула дождевик мне на плечи, и мы пошли на холмы. В тот день дул шквальный ветер, раскачивая деревья мокрые от дождя. Мне удалось запустить змея лишь с десятого раза. Видимо выше в небе бушевал настоящий шторм, потому как веревку от змея мотало из стороны в сторону, вырывая у меня из рук. Мне было восемь лет, и я не удержал… Змея сорвало и понесло на деревья. Я рыдал в голос и умолял мать вернуть мою любимую игрушку.

Гленорван замолчал, он отстраненно смотрел на пустую чашку кофе.

— Все? — поинтересовался Альентес, не вынимая изо рта очередной сигареты.

— Хм, нет, не все, — Джордж усмехнулся, — Мама сжалилась надо мной и полезла на деревья. И чем выше она залезала, тем я сильнее боялся, что она вот-вот сорвется со скользких веток вниз. Мне уже не нужен был змей, заискивающе пестревший сквозь крону, я хотел одного, чтобы мама поскорее вернулась обратно, только так я мог быть спокоен. Я снова заплакал, прося ее вернуться. Каково же было ее удивление! Но она все же достигла цели и забрала змея, а потом, стоя на земле, мама прижимала меня к себе и смеялась над моими детскими страхами. Я успокоился от ее улыбки, — американец сладко зажмурился, — Мое самое яркое воспоминание — улыбка моей матери, внушающая мне, что все хорошо, что гроза закончилась, и уже все-все хорошо… Но тебе, наверное, не понять моей радости, ведь матери у тебя никогда не было!

Альентес нахмурился.

— А мое самое ярко воспоминание — внезапно выпалил он, — Взгляды моих собратьев, тех с кем я вырос в детской группе, когда стали известны результаты распределения по наставникам. С одной стороны в них читалась жалость к моей судьбе, с другой бесконечная радость, что это не им выпала немилость судьбы оказаться учеником Игнасио… Такое тошное чувство возникает от их взглядов…

— Зависть?

— Злость…

— Ты способен чувствовать? — иронично произнес Гленорван.

— Нет, не способен. Устраивает?

— Меня вполне.

— Ну и все, — Альентес открыл новую пачку сигарет.

— Может, расскажешь, кто такой Диего? Ты так сладко его звал…

— Тебя не касается! — яростно выкрикнул Альентес. Его буквально свело гневной судорогой.