Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Я обернулась и взглянула в его прекрасные юные глаза. Вижу, как он обожает меня.

– Угадай, котенок, где я сегодня был? В турагентстве. Узнавал цены на билеты до Цюриха.

– Честно?

– Конечно. Правда, без толку, там был выходной. Но я же не знал. Я больше не позволю этому сволочному хранителю истязать моего котенка. Как только мы уедем, тебе, Маргарита, решать: жить ему или умереть. Одно твое слово – и мой человек всадит в него пулю, клянусь Богородицей.

Ясно вам? Татьяна не права. Руди хочет, чтобы я была счастлива. Ради этого он готов все бросить. Как я могла усомниться в нем, пусть даже на минуту? Наш поцелуй был долгим и пылким.

– Руди! – прошептала я. – Ты – мой самый лучший подарок на день рождения!

– Да? – пробормотал Руди. – А, ну да, у тебя же скоро день рождения… – Он чуть отстранился, не убирая рук с моих бедер. – Значит, ты не против, если доверенный человек нашего покупателя тут поживет? Недолго, пока не подменим картину. До ночи большой уборки. Всего-то пару недель.

– Ох, даже не знаю, Руди… Я так надеялась до отъезда побыть с тобой подольше. Нам нужно столько всего обсудить. Когда он приезжает?

Руди отвернулся. Я открыла банку с кошачьим кормом.

– Он уже приехал. Прилетел. Вот я и предложил ему помыться с дороги, отдохнуть. Короче, он уже здесь.

– Что-о-о?!

– Он уже здесь.

– Руди! Как ты мог? Это же наш дом! Только наш! Здесь живем мы – ты, я и Няма!

Я открыла дверь из кухни в гостиную и словно бы попала в сцену из спектакля. Спиной ко мне у окна стоял смуглый невысокий жилистый тип в домашнем халате Руди, который я сшила из алой байки, и вертел в руках пистолет Руди.

Я так и ахнула.

Незваный гость неторопливо обернулся:

– Добрый вечер, госпожа Латунская. Благодарю вас за гостеприимство. Очень рад снова посетить ваш прекрасный город.

Безупречный русский язык, едва уловимые среднеазиатские интонации. У меня за спиной истошно замяукала Няма, требуя ужина.

– С вашей кошечкой мы уже познакомились. Она отнеслась ко мне по-родственному, как к любимому дядюшке Сухэ-батору. Надеюсь, вы последуете ее примеру.

В моем зале сейчас ни души, поэтому я иду к окну, размять ноги. Собирается гроза, воздух тугой, как барабан. Утром, когда я шла на работу, в городе ощущалось какое-то брожение. Томная Нева набухает и расползается, как пролитая нефть. На следующей неделе выборы, по городу разъезжают фургоны, дребезжащие громкоговорители голосят о реформах, чести и доверии.

Над ухом жужжит комар. Я прихлопываю его. Из комариного фюзеляжа сочится человечья кровь. Оглядываюсь – чем бы вытереть, – не нахожу ничего лучше шторы. Экскурсовод ведет группу туристов, поэтому быстро возвращаюсь на свой стул. Экскурсовод говорит по-японски, называет Делакруа. Через восемь дней тот же самый экскурсовод будет говорить те же слова и так же тыкать указкой, но совсем в другую картину, правду о которой будут знать только шесть человек на свете – Руди, я, Джером, Грегорский, Сухэ-батор и покупатель из Пекина. Джером говорит, что мы совершаем идеальное преступление, о котором никто не знает. Овцы кивают. Я смеюсь про себя. Сегодня они уже сфотографировали несколько фальшивок. И заплатили за это по тарифу, установленному для иностранных граждан.

Ко мне подходит маленькая девочка и предлагает леденец. Она что-то говорит по-японски и встряхивает пакетик. На вид ей лет восемь. Ей скучно среди шедевров эпохи Возрождения. Кожа у нее цвета кофе со сливками. Косички, нарядное землянично-розовое платьице с белыми кружавчиками. Ее старшая сестра оборачивается и хихикает, следом оборачиваются взрослые. Я беру леденец. Вспышка фотоаппарата. Вот чем меня бесят азиаты – они фотографируют все подряд. Но какая у девочки чудесная улыбка! На миг мне хочется пригласить девочку в гости. Или удочерить. Маленькие девочки как старые кошки: если уж кого невзлюбят, то притворяться не станут.

Мой кремлевский любовник отправил меня на аборт. Я не хотела. Я боялась. Священники и старухи всегда говорили, что для женщин, которые убивают младенцев, в аду есть особый ГУЛАГ. Но еще больше я боялась того, что любовник меня бросит и я попаду на панель, поэтому пришлось согласиться. А он боялся скандала. Из-за внебрачного ребенка наша связь получила бы огласку. Все прекрасно знали, что Советский Союз держится на скандалах и взятках, но требовалось соблюдать приличия – ради народных масс. Такие вот нормы социалистической морали и нравственности. Одно хорошо: узнай об этом моя мамочка, она сгорела бы со стыда, даже в гробу.

Ну, аборты делали все женщины, в этом не было ничего удивительного. Мне сделали аборт в больнице для партийных работников на Московском проспекте, где уровень обслуживания якобы был выше, чем в больницах для обычных граждан. Ничего подобного. Не знаю почему, кровотечение не останавливалось, но меня все равно выписали. Больничный врач не стал меня слушать, а тетка в регистратуре вызвала охрану, и меня выпроводили восвояси. Я стояла на крыльце и орала во все горло, выплескивая злость, пока не остались одни всхлипы. Помню дождь и аллею обкорнанных вязов, ведущую к набережной. Я попросила любовника разобраться, но он потерял ко мне интерес и считал меня обузой. Через две недели, в кафе при спецраспределителе, заявил, что мы должны расстаться, потому что его жена каким-то образом пронюхала про мою беременность. Он велел мне держать язык за зубами и не скандалить, иначе меня выселят куда подальше. Я стала пятном на его биографии. На его совести.

Я не скандалила. Когда наконец выбралась к врачу, в поликлинику, он едва осмотрел меня и сразу сказал: «Надеюсь, детей вы заводить не собирались, потому что это вам больше не грозит». Он был небрит, и от него разило водкой, поэтому я ему не поверила. Какая-то коровища-медработница завела речь о буржуазных предрассудках и о том, что капиталисты-эксплуататоры отводят женщине одну-единственную роль – плодить и умножать эксплуатируемых. Я сказала, что не нуждаюсь в ее советах, и вышла. Через год в «Правде» опубликовали некролог – мой партиец скоропостижно скончался от сердечного приступа.

Руди я говорю, что принимаю противозачаточные таблетки, потому что он с самого начала заявил, что гондоны – это для макак. Ну посмотрим, что будет в Швейцарии. Все-таки там чистый воздух, чистая вода. А может, швейцарские гинекологи творят чудеса, о которых русские могут только мечтать. И по швейцарским лугам будет бегать маленькая девочка, похожая на меня и на Руди. Прелесть что за девочка. А потом у нее появится братик, и Руди будет учить его охотиться в горах. А я научу нашу малышку вкусно готовить всякие изысканные блюда. Например, суп из ласточкиных гнезд – Джером рассказывал, что его очень любят китайцы.