Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

– Неплохо… – Я вернул томик в стопку его сородичей. – Мы добрались до сорок седьмого года.

– Вот как… И что произошло в сорок седьмом?

– Ничего особенного. Альфред встретился с призраком.

Тим Кавендиш откинулся на спинку кресла. Кресло пискнуло.

– С призраком? Ну-ка, ну-ка, крайне интересно.

Эту тему мне развивать не хотелось, но пришлось.

– Тим, я не знаю, в какой степени Альфред вообще…

– Вообще в себе?

– Можно и так сказать.

– Ну, Альфред нормален в той же степени, что и вегетарианский бифштекс. А там еще и Рой со своими тараканами. И что с того?

– Ну… разве это не создает определенные проблемы?

– Какие проблемы, Марко? О чем ты? Рой без всяких проблем оплатит весь тираж. Авансом.

– Я не об этом, Тим. – (Сейчас не время упоминать ни о злоключениях Роя, ни о палате лордов.) – Я о другом. Автобиографии основываются на реальных событиях, так ведь?

Тим хохотнул и снял очки. Обе пары. Потом откинулся на спинку своего писклявого кресла и молитвенно сложил ладони.

– Основываются ли автобиографии на реальных событиях? Тебе какой ответ нужен – прямой или позаковыристее?

– Прямой.

– Прямой ответ, с точки зрения издателя, гласит: «Боже упаси!»

– А как, интересно, будет позаковыристее?

– Воспоминания – литературные призраки.

Типичный Тим Кавендиш. Ходячий кладезь премудрости. Или он это сотни раз уже говорил?

– Сам посуди, Марко. Альфред – сырье, книга – продукт, а ты – повар! Судьба продукта в твоих руках. Ты должен выжать из сырья все соки. Я очень рад, что в Альфреде еще остались лакомые кусочки. Призрак – то, что нам надо. И не забудь при этом коснуться дружбы с Джарменом и Бэконом. Вытряси из старика побольше имен. Подои его как следует. Сам по себе Альфред – не бог весть какая знаменитость, по крайней мере за пределами Олд-Комптон-стрит, поэтому надо действовать, как Босуэлл {121} 121 Джеймс Босуэлл (1740–1795) – друг и биограф видного английского критика, поэта и лексикографа Сэмюэла Джонсона (1709–1784). . Сделать его, так сказать, ухом послевоенного Лондона двадцатого столетия. Он ведь, кажется, знал Эдварда Хита {122}, да? И с Альбертом Швейцером {123} 123 Альберт Швейцер (1875–1965) – немецкий теолог, философ, врач, лауреат Нобелевской премии мира (1962). был вроде как приятель.

– Так ведь это нечестно! Получается, я пишу о том, чего никогда не было.

– Нечестно?! Боже мой, Марко, ты меня поражаешь! Мы же живем не в сказках про Кролика Питера {124} 124 Кролик Питер – персонаж из сказок британской детской писательницы Хелен Беатрис Поттер (1886–1943). и его лесных друзей. Пипс {125}, Босуэлл, Джонсон, Свифт – все они до единого лгуны и шарлатаны со своими мистификациями!

– Свои мистификации они выдумывали сами. А мне придется сочинять их за других.

Тим хохотнул в потолок:

– Мальчик мой, да мы все – литературные призраки! Не только наши воспоминания, но и наши поступки тоже. Мы воображаем, что распоряжаемся собственной жизнью, а на самом деле ее пишут за нас другие.

– И что же мне делать?

Тим Кавендиш в своей обычной манере ответил вопросом на вопрос:

– Вот ты мне скажи, как оно читается?

На столе захрипел селектор.

– Звонит ваш брат, мистер Кавендиш. – (Миссис Уэлан, секретарша Тима, – самая невозмутимая женщина в Лондоне. В ее невозмутимости, как в гуще тумана, невозможно пробить брешь.) – Вы у себя или все еще на Бермудах?

– Который из них, миссис Уэлан? Ниппер или Денхольм?

– По-моему, мистер Кавендиш, это ваш старший брат.

Тим вздохнул:

– Извини, Марко. Боюсь, семейный разговор затянется. Короче, загляни ко мне на будущей недельке? Я как раз прочитаю эти три главы. Кстати, я понимаю, что это прозвучит, как если бы царь Ирод упрекнул Тэтчер в некотором бессердечии, но тебе неплохо бы переменить рубашку. Да и голова у тебя перемазана чем-то белым. А последний мой совет на сегодня – я даю его каждому, кто пытается завершить книгу: держись подальше от Набокова. Рядом с ним чувствуешь себя пентюхом.

Я одним глотком допил остаток виски и выскользнул из кабинета, а Тим уже начал:

– Привет, Денни! Рад тебя слышать! Я как раз собирался тебе позвонить, поблагодарить за очень вовремя полученную ссуду…

Я тихонько прикрыл за собой дверь.

– До свидания, миссис Уэлан!

Богу – богово, кесарю – кесарево, а секретарю – секретарево.

От вздоха миссис Уэлан скукожился бы самый свежий салат.

– Марко!

Я забрел на Лестер-Сквер, соблазненный симпатичной евротуристкой с рюкзаком, разноцветными огнями и смутной надеждой найти что-нибудь свеженькое среди уцененных остатков тиражей в лабиринтах подвального этажа книжного магазина Генри Пордеса на Чаринг-Кросс-роуд. Теплый день клонится к вечеру. Лестер-Сквер – центр лабиринта. Выбираться из него не хочется, да и дел все равно никаких, так что можно потянуть время. Подростки в бейсбольных кепках и шортах до колен лихо гоняли на скейтбордах. Мне пришло на ум слово «центробежный», и я понял, что это одно из моих любимых слов. Молодежь со всего света – с Востока, с Запада, из Америки – стекается сюда в поисках Крутого Лондона. Вон там, на углу, у прачечной самообслуживания, вечно торчит кокни-лепрекон. Я остановился посмотреть на карусель. Один карапуз улыбался до ушей, проплывая мимо своей бабули, и у меня отчего-то так защемило сердце, что впору было расплакаться или что-то разбить. Мне дико захотелось, чтобы Поппи с Индией оказались рядом, сию секунду. Я купил бы нам мороженого, а если бы Индия его выронила, то отдал бы ей свое. Тут меня окликнули, и я оглянулся. Яннос призывно помахал мне фалафелем с порога своей греческой закусочной, втиснутой между Швейцарским центром и кинотеатром Принца Чарльза, где, между прочим, можно посмотреть фильм девятимесячной давности всего за два с половиной фунта. Яичница Кати давно уже покинула мой желудок, и фалафель был бы как нельзя кстати.

– Привет, Яннос!

– Марко, сынок, рад тебя видеть! Как «Музыка случая»?

– Прекрасно, дружище. Все как полагается. Вечно спорим ни о чем, ноем и пялим подружек друг друга, когда не пялим друг дружку. А ты купил синтезатор у Додди?

– У Додди-морди? А как же! Каждый вечер играю на нем в дядином ресторане. Одна беда – приходится изображать турка.

– Вот как? С каких пор ты говоришь по-турецки?

– В том-то и беда, что не говорю. Изображаю турка-аутиста – музыкального вундеркинда. Засада редкостная. Как будто одновременно играю в «Томми» и в «Король и я» {126} 126 Как будто одновременно играю в «Томми» и в «Король и я». – Имеется в виду «Tommy» (1969), рок-опера группы The Who, в 1975 г. экранизированная Кеном Расселом и поставленная на Бродвее в 1993 г., а в лондонском Вест-Энде – в 1996 г. «Король и я» («The King and I», 1951) – мюзикл Ричарда Роджерса и Оскара Хаммерстайна II, в 1956 г. экранизированный Уолтером Лангом, главные роли исполнили Юл Бриннер и Дебора Керр. , причем на одной сцене. А когда, кстати, рубится «Музыка случая»?