Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

– Шале не мое, а моего бывшего работодателя.

– Ну да, ну да. Вот твои хоромы, Мо. Тесновато и бардак, но полностью в твоем распоряжении. Чужой сюда не проползет, если ЦРУ не держит в штате тараканов.

– Как показывает мой – небогатый, правда, – опыт, у них в штате сплошные тараканы.

Комната была ничуть не теснее и не бардачнее десятков лабораторий, в которых мне доводилось работать. Хью, храни его Господь, позаботился обо всем: и диван-кровать – хоть сейчас ложись, и стол, и стеллажи с таким количеством книг, которого наверняка хватит, чтобы похоронить меня при первом же землетрясении, и ваза с фламинговыми орхидеями.

– Туалет вон там. А если ты встанешь на унитаз и повернешь голову, то откроется потрясающий вид на коулунскую бухту.

Воздух был влажный, как в прачечной. Со всех сторон – за стенами, под ногами и над головой – гудел человеческий улей. Дома на другой стороне улицы стояли так близко, что казалось, будто у наших окон общие стекла. Поезда стучали по рельсам, что-то шуршало, что-то пыхтело и шипело, словно гигантский велосипедный насос.

Жизнь ученого, который руководствуется совестью.

– Все отлично, Хью! Можно воспользоваться твоим компьютером?

– Твоим компьютером! – с нажимом сказал он.

В очаге на кухне потрескивало и плясало пламя. Мы с Лиамом смотрели друг на друга, не находя слов. Плитки пола выстуживали пальцы ног. Я, которая столько раз представляла себе эту встречу, теперь замерла в растерянности. Вспоминала младенца-гоблина, неуклюжего подростка с пушком над верхней губой прошлым летом и представляла, каким неотразимым он станет лет через десять-двадцать. Он загорел – насколько это возможно в Дублине, – волосы уложены гелем, в ухе серьга, челюсть стала квадратнее.

– Мам! – Его голос звучал как фагот.

– Лиам! – пискнула я, как облажавшийся флейтист.

– Ох, да бога ради, вы прямо как неродные, – пробормотал Джон.

И все сразу встало на свои места. Лиам обнял меня первым, крепко-крепко. Я еще крепче прижала его к себе, и мы оба застонали, но слезы у меня выступили вовсе не из-за этого.

– Прогульщик! Ты ведь должен быть в универе. Кто тебе позволил так вымахать, пользуясь моим отсутствием?

– Ма, а кто тебе позволил играть в Джеймса Бонда, пользуясь моим отсутствием? И кто подбил тебе глаз?

Из-за плеча Лиама я взглянула на Джона:

– Извини, я и впрямь заигралась. Глаз мне подбил рыцарь в сияющих доспехах. Я его простила. Потому что он вытолкнул меня из-под колес.

– Заигралась! Она называет это «заигралась», слышишь, па?

Я ударила его в бок, как каратист.

– А кто будет передо мной извиняться? – заныл Джон.

– Заткнись, Каллин! – сказала я. – Ты всего-навсего отец, бесправное существо!

– Тогда пойду утоплюсь с горя! Останетесь вдвоем – пожалеете.

– С днем рождения, па! Прости, что я не смог вчера приехать. Завис у Кевина в Балтиморе.

– Это твоя ма во всем виновата. Она позвонила из Лондона только вчера утром.

– С ней опасно иметь дело. Она меня душит, как медведица.

– Потерпи, сынок, прорвемся.

Я разжала объятья.

– Снимай свой дафлкот и садись к огню. Ты весь иззяб в тумане. И твои дурацкие космонавтские кроссовки наверняка промокли насквозь. Расскажи мне про университет. Деканом у вас по-прежнему Найфер Макмахон? Какую тему ты выбрал для первой курсовой?

– Ты что, ма, о чем мне рассказывать? Я тебя полгода не видел, только слушал твой голос на пленке. Это ты рассказывай, где была и что делала! Правда, па?

– Джон Каллин, это ты научил нашего сына дерзить старшим?

– Потерпи, Мо, прорвемся. Я всего лишь отец, бесправное существо. Пойдемте пить чай.

Лиам шмыгнул носом:

– С удовольствием!

Планк носилась кругами и махала хвостом.

В первую неделю своего пребывания в Гонконге я почти ничем не занималась. Я все время терялась, находилась и снова терялась в подземных, надземных и наземных проходах, переходах и переездах. На территории в несколько квадратных миль теснилась чуть ли не четверть населения земного шара. Хью был абсолютно прав: если не выходить в компьютерные сети, то здесь меня никто не обнаружит. Но после Швейцарии меня не отпускало ощущение, что я попала на чужую планету, где покой и право на частную жизнь были не нормой, а случайностью.

– Наплюй на щепетильность, – посоветовал мне Хью. – Делай в мыслях то, чего не можешь сделать на виду.

Всего за каких-то пятьдесят долларов я обзавелась поддельным английским паспортом.

За войной я наблюдала по телевизору. Смотрела, как анализируют, расхваливают и сравнивают оружие: ракеты СКАД против «Гомера», Бэтмен против Джокера. Войну давно «выиграли» и получили доступ к дешевой нефти, но это уже не имело значения. Требовалось проверить эффективность новой техники в боевых условиях, а заодно избавиться от излишков оружия на складах. Убогому вражескому воинству, собранному из этнических меньшинств, была уготована участь лабораторных крыс. Лабораторных крыс «Кванкога». Моих лабораторных крыс.

Я наговорила кассету на магнитофон и отослала ее Джону почтой, по цепочке: сначала Шивон в Корк, для передачи в Балтимор Трионе, тетушке Джона, оттуда отцу Уолли и, наконец, Джону. Я молила Бога, чтобы мою бандероль не выследили, чтобы она доползла до адресата незаметная, как улитка.

Хью неожиданно отправили в командировку в Петербург, и я осталась одна-одинешенька, никому не известная, безработная, с коробкой стодолларовых банкнот, спрятанной в морозилке среди пакетов с зеленым горошком. Мой побег удался на славу. Никаких похитителей из мифических преступных кругов. Может, Техасец блефовал? Хотел запугать меня, чтобы я поехала в Сарагосу?

А что дальше?

Мы создаем модели для объяснения природы, но модели занимают ее место и гонят прочь ее коренных обитателей. В своей преподавательской практике я столкнулась с тем, что многие студенты считают, будто атомы действительно представляют твердое ядро, вокруг которого вращаются по орбитам электроны, как планеты вокруг звезды. Когда я говорила, что никому не известно, что из себя представляет электрон, студенты таращились на меня так, словно я назвала солнце арбузом. Иногда самый начитанный поднимал руку и заявлял: «Ну как же, доктор Мантервари, ведь электрон – это волна вероятности, обладающая зарядом!»

На что я люблю отвечать: «Лично я предпочитаю думать, что это танец».

Сорок лет тому назад, в двух милях от фермы «Эйгон»… В доме среди платанов, в комнате на втором этаже есть щель между половицами. Когда меня отправляют спать, я иногда отодвигаю коврик и подглядываю за гостями. Ма в белом платье и ожерелье из искусственного жемчуга, па в черной рубашке. На граммофоне крутится новая пластинка на 78 оборотов, привезенная из Дублина.