Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

– Ах, пчелы!

Китайский полицейский был неожиданно высок и вежлив. Звание лейтенанта он получил при британцах и знал, чем занимается Хью. Он записывал в блокнот наши версии происходившего на верхнем этаже и прихлебывал чай со льдом. По рубашке расползалось темное пятно пота.

– Я должен сообщить вам, что грабители спрашивали, в какой квартире живут гвайло . Соседи сказали, что нет тут никаких гвайло .

– До выстрела или после?

– После. Люди рисковали жизнью, но не выдали вас.

Хью надул щеки и резко выдохнул:

– А что вы думаете по этому поводу?

– Возможны два варианта. Первый: грабители полагают, что в квартире гвайло добыча богаче. Второй: мистер Луэллин, вы расследуете финансовую деятельность могущественных компаний. Может, они как-то связаны с Триадами?

– В Гонконге любая компания связана с Триадами.

– Иностранцы, особенно белые, не селятся в таких районах, как этот. Бухта Дискавери куда безопаснее.

Я вышла в крошечную кухоньку. Суматоха стихла, и в домах напротив уже опускали жалюзи. Глаза повсюду. Кругом глаза.

Мне вспомнился разговор с Техасцем. Я догадывалась, кто были эти «грабители» и кого они искали. В следующий раз они не спутают английскую нумерацию этажей с американской или китайской.

За фортепьяно я не садилась с тех пор, как уехала из Швейцарии, но все-таки вполне сносно сыграла арию из «Гольдберг-вариаций» {144} 144 «Гольдберг-вариации» – цикл клавирных пьес И. С. Баха, опубликованный в 1741 г. как часть «Клавирной практики»; включает в себя начальную и заключительную арии и 30 вариаций. .

Лиам великолепно исполнил «In a Sentimental Mood».

Джон то ли импровизировал, то ли наигрывал что-то по памяти.

– Вот ворона на заборе… А это ветряная турбина… А это…

– Произвольный набор нот? – подсказал Лиам.

– Нет. Это музыка случая.

– Ого, ветер-то как разошелся! Может, и завтра катер не придет, ма?

– Может. Так расскажи мне про университет, сынок.

– У нас такие потрясные электронные микроскопы! Курсовую пишу по сверхтекучести, а еще играю на синтезаторе, и…

– Вовсю трахает девиц, – добавил Джон, жуя сосиску. – Если верить Деннису.

– Это нечестно, ма! – Лиам побагровел как свекла. – Он звонит профессору Даннану каждую неделю!

– И делаю это вот уже двадцать лет. По-твоему, я должен отказаться от этой привычки только потому, что он – твой научный руководитель?

Лиам фыркнул и отошел к окну.

– Ох, там прямо конец света!

Шредингер вернулся через кошачий лаз и обвел нас скептическим взглядом.

– В чем дело, котище? – спросил Лиам.

Шредингер запрыгнул на колени к Джону и потребовал свою порцию сосисок.

Шторм сотрясал остров.

– Что-то я волнуюсь за нашу гостью из страны киви. – Джон снял телефонную трубку. – Миссис Дануоллис? Добрый вечер, это Джон. Я хочу справиться, вернулась ли наша новозеландская гостья целой и невредимой? Она заходила к нам… Недавно… Спрашивала дорогу до каменной гряды… а тут шторм, я и беспокоюсь… Это точно? Ну конечно, кому, как не вам, знать… Не знаю. К миссис Кухалин у мостика Роу? Да, разумеется. Я спрошу…

– В чем дело, папа?

– В молодежной гостинице нет туристов из Новой Зеландии.

– Может, она просто на день приехала?

– Билли по такой погоде не поведет «Святого Фахтну» в Балтимор.

– Значит, она до сих пор на острове. Заночевала у кого-нибудь в деревне.

– Конечно. Вполне логичное объяснение.

Я похолодела от страха. Было и другое логичное объяснение.

Мы с Джоном сидели у зажженного камина в спальне. Лиам нежился в ванне после электронной переписки с девушкой из Дублина, имя которой мы так и не выведали. Джон массировал мне ноги, раскатисто рокотал гром. Я рассматривала сфинксов, цветы и маски каминного фриза. Понимание физических и химических процессов горения прекрасно дополняет поэзию пламени. На Клир-Айленде такие вечера – нормальный образ жизни. Почему же тебе, Мо, они выпадают так редко?

Я – старый мореход, черный блокнот – мой альбатрос {145} 145 Я – старый мореход, черный блокнот – мой альбатрос. – Отсылка к поэме английского поэта Сэмюэля Кольриджа (1772–1834) «Сказание о старом мореходе» (1798), положившей начало английскому романтизму; на русском языке известна в переводах Н. Гумилева и В. Левика. .

– Что мне делать, Джон, когда они сюда нагрянут?

– Мо, давай переживать неприятности по мере их наступления.

– Ох, даже не знаю, надо ли мне оно.

На третий день, еще не открыв глаз, я уже знала, где нахожусь. Черный блокнот был надежно спрятан. Вчерашний шторм унесся прочь, утреннее солнце озаряло занавески, и свет завершил свое двадцатишестиминутное путешествие на легковозбудимых электронах моей сетчатки {146}. Ветер был свежим, небо – чистым, тени облаков скользили по трем островам Калф. Планк лаяла. Тысячи арабских детишек резвились в море, с ожогов срывался шипящий пар. Шорох на лестнице заставил меня обернуться. В дверном проеме стоял Техасец. Он щелкнул предохранителем и наставил пистолет сначала на черный блокнот, потом на меня. «Пора снова заняться „Кванкогом“, доктор Мантервари». Он подмигнул мне и нажал на спусковой крючок.

Минут двадцать я лежала, успокаиваясь. Утреннее солнце озаряло занавески.

У Джона под веками двигались глазные яблоки, он видел то, чего я видеть не могла.

Наше первое утро в этом доме, в этой спальне, в этой кровати было первым утром нашего супружества. Двадцать лет тому назад! Брендан смастерил кровать, а Мейси расписала изголовье астрами. Постельное белье подарила миссис Дануоллис, подушки она набила пухом собственных гусей. Сама ферма «Эйгон» была свадебным подарком родственницы Джона – тетушки Кэт, которая переселилась в Балтимор, к тетушке Трионе. Ни электричества, ни телефона, ни канализации. Дом моих родителей все еще стоял среди платанов, но половицы, балки и перекрытия совсем прогнили, а на ремонт у нас не было денег.

Кроме «Эйгона», у нас был Джонов кларсах, моя докторская степень, сундук с книгами – библиотека моего отца, а Фредди Диг привез с пристани целую телегу облицовочной плитки и побелочной извести.

С осеннего семестра мне предстояло преподавать в университете Корка. Я наслаждалась неведомой прежде свободой. А теперь я знаю, что такой свободы у меня уже никогда не будет.

Внизу на кухне зазвонил телефон. Нет сил больше. Оставьте меня в покое.

Лиам – к моему удивлению, он уже встал – снял трубку до третьего звонка.

– Да, тетушка Мейси… Они еще в постели, в такое-то утро! Представляете? Лежебоки, да? Дела в универе хорошо… Это вы про кого? Я про нее и думать забыл! Уже несколько недель, как отфутболил… Нет, что вы, не буквально, нет… Ладно, я передам, когда встанут. Всего доброго.