Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Я не стала будить Джона и заковыляла вниз. Ступени и суставы поскрипывали.

– Доброе утро, первенец.

– Единственный и неповторимый. Доброе утро, ма. Звонила тетушка Мейси, велела сказать тебе волшебное слово «Килмагун». Она прочищает трубы в баре, а позже пойдет к Миннонбоям стричь Сильвестра. У Ника О’Дрисколла ветром снесло сортир, а Мойра Диг поймала огроменного угря. Тетушке Мейси не с кем посплетничать, она вся исстрадалась. Как спала, ма?

– Как убитая.

Лиам помолчал, собираясь с духом.

– Ма, ты расскажешь нашим про американцев?

– По-моему, лучше не надо.

– Когда их ждать?

– Понятия не имею.

– В любой момент?

– Понятия не имею.

– Может, нам лучше отсюда куда-нибудь сбежать?

– Ты вернешься в университет, мальчик мой.

– А ты?

– Как ты сам точно подметил, я не Джеймс Бонд. Я не собираюсь вечно быть в бегах. А те места, где американцы до меня не доберутся, куда страшнее Сарагосы. Так что мне остается только одно – ждать, когда за мной придут.

Лиам зачерпнул ложку молока и снова вылил его в миску.

– Не могут же они вот так запросто похитить гражданина Ирландии! К тому же ты не совсем рядовой гражданин. Будет международный скандал. СМИ поднимут шумиху.

– Лиам, это самые могущественные люди на планете, а покушаются они лишь на мои мозги и на черный блокнот. Ни юристы, ни Би-би-си, ни международная общественность не станут вмешиваться в это дело.

Лиам наморщил лоб, как в детстве, перед тем как вспылить.

– Но ведь так жить невозможно! Нельзя же просто сидеть и ждать, когда тебя заберут!

– Даже не знаю, что тебе на это ответить, родной.

– Это нечестно!

– Конечно.

Он встал. Ножки стула с визгом проехались по полу.

– Это же черт знает что такое, мама!

Что я могла ему сказать?

– Пойду покормлю кур. – Он надел дафлкот поверх пижамы и вышел.

Я поставила чайник на огонь и ждала, когда он засвистит.

Маятник напольных часов поскрипывал, как заступ, вгрызающийся в грунт глубоко под землей.

Восемнадцать лет назад, в этой самой спальне, я распростерлась на кровати, а Лиам прокладывал себе путь из моей утробы. Аэродинамическая воронка боли. Я не хотела рожать на острове – как-никак я преподавала в университете и прекрасно знала о новейших медицинских технологиях. В тот день я должна была уехать в Корк, остановиться у Беллы и Алена, в двух шагах от великолепной больницы и ласковой акушерки с Ямайки, но Лиам решил по-своему. Даже сейчас ему хватает терпения лишь до тех пор, пока не станет скучно. Так что стерильную больничную палату мне заменили спальня, мама, Мейси, икона святой Бернадетты, травы, отгоняющие фейри, полотенца и пышущие паром чайники. Джон курил на первом этаже с Бренданом, отец Уолли дежурил со святой водой наготове.

Когда младенец вырвался на свободу, я лежала, как выпотрошенная, а боль понемногу отступала. И вот Мейси предъявила мне Лиама! Вот этот инопланетный паразит, покрытый слизью? Плакать или смеяться? Рождение пришло с визитом, как потом придет смерть, и все стало совершенно ясно. Моя мама, Мейси, святая Бернадетта и я разделили краткий миг покоя, а потом поднялась суета. Мейси обмыла Лиама в жестяном корыте.

Был полдень. Возникло ощущение, что я у колыбели Аполлона.

Лиам насадил на крючок дождевого червя. Чем сильнее извивался червяк, тем глубже вонзался крючок.

– Глотай, гермафродитик, глотай!

– Фу, Лиам, как тебя только не стошнит?

Море глубоко вздыхало и глубоко выдыхало.

– А что особенного, мам? Вот так живешь-живешь, а потом бац! – и умер.

Он встал и закинул удочку. Поплавок я увидела, лишь когда он плеснул по воде. М-да, зрение определенно ухудшилось.

Тюлени нежились в лужицах среди камней. Самец грузно сполз в море и на полминуты скрылся под водой. Через тридцать ярдов снова показалась его голова, чем-то похожая на планковскую.

– А ты в детстве наверняка ловила на живца, да, ма?

– Я чаще сидела с книгой, чем с удочкой. Главным рыбаком в семье была твоя бабушка. По такой погоде, как сейчас, она уходила еще до рассвета. Да я тебе сто раз рассказывала.

– Ни разу, ма. А дедушка?

– Дедушка больше любил сочинять небылицы.

– Например?

– Например, однажды он выдумал, что, прежде чем сойти с ума и превратиться в головастика, король Кухулин отдал все свои сокровища Красавчику принцу Чарли {147}. А Красавчик принц Чарли бежал от Наполеона и спрятал сокровища на Клир-Айленде, под каким-то камнем. Их легко найти, надо только очень постараться. Мы с близняшками Догерти все лето искали клад. Потом Роланд Дэвитт указал нам на хронологическую нестыковку.

– И что ты сказала дедушке?

– Спросила, зачем он все это выдумал.

– А он?

– Ответил, что ни один ученый не станет основывать свои исследования на информации, полученной из вторых рук, не проверив ее предварительно в школьной библиотеке по «Британской энциклопедии».

По заливу плыла моторная лодка. Я приложила к глазам бинокль.

– Не волнуйся, ма. Это Дэви О’Брудар вытаскивает ловушки с омарами.

Не дергайся, Мо! Бог знает, когда еще тебе выпадет провести целое утро вместе с Лиамом. Может, завтра, а может, через много лет.

Мы немного помолчали. Лиам стоял с удочкой, а я растянулась на теплых камнях и слушала, как сквозь гальку дышат волны.

Потоки дождя заливали крыши Скибберина, стекали по желобам и широкими булькающими дугами обрушивались на мостовые. В доме престарелых медсестра налила чаю в фарфоровую чашку. У чашки были широкие края, для скорейшего достижения термического равновесного состояния, и крошечная, с мышиную лапку, ручка – для скорейшего расплескивания.

– К сожалению, заведующая не может сегодня с вами встретиться, доктор Мантервари. У нас принято заранее договариваться о визитах.

– Я здесь проездом.

Мы с медсестрой одновременно заметили, что слишком испытующе глядим друг на друга, и одновременно отвели глаза. Я представила, как с ней беседует Техасец: «Я старый приятель Джона и Мо… Если Мо появится у вас, вы уж позвоните мне. Хочу сделать ей сюрприз».

Мы посмотрели на мою ма.

– Миссис Мантервари! К вам приехала дочь.

Судя по всему, таким ласковым голосом медсестра говорила только при посетителях.

Я окинула взглядом комнату.

– Очень мило…

Чушь, конечно.

– Да, – сказала медсестра. – Мы очень стараемся. – (Еще бо́льшая чушь.) – С вашего позволения, я отлучусь. Проверю, как там наши вязальщицы, а то мало ли… крючки, спицы…

Все в комнате было светло-бежевым. Колер «магнолия». Цвет обезличенности – серый, цвет забвения – «магнолия».

Я посмотрела на мать. Люси Элин Мантервари. Ты где-то здесь и видишь нас обеих, но не можешь подать знак, или ты теперь нигде? Когда я приезжала прошлой зимой, ты расстроилась. Узнала мое лицо, но так и не вспомнила, чье оно.