Яна Завацкая - Резиновая крепость

Мартина просто радовало то, что Кими рядом. Ему бы хотелось быть с ней рядом всегда, она такая легкая и светлая, как лучик солнца сквозь толщу воды, когда плывешь в глубине и уже хочется дышать, а дышать все еще нечем.

— Вот в Холодной Зоне, — сказал он между прочим, — уже двадцать лет у власти один и тот же человек! И никого другого нельзя выбрать.

Кими улыбнулась.

— Зато ведь у нас здесь у власти все время разные люди! — ответила она.

Было прикольно разговаривать с ней про Холодную Зону. Как бы так, чтобы никто ничего не понял.

— А президент Уайтхолл всего лишь четыре срока на посту! — возразил Мартин. — Это шестнадцать лет.

В самом деле, сразу после образования Индепенденс вроде бы президентом был кто-то другой. Мартин не помнил, кто. Да и не важно.

Они вошли в холл: столы, черно-розовые флажки, распорядители с бейджиками. Играла торжественная музыка. Портреты Основателей. Красная дорожка вела в зал голосования. У дверей зала дежурили «скопы» — даже не полиция, а отборные высокие парни в зеленой форме СОКОПа — службы охраны конституционного порядка, с блестящими голограммками на груди. Дама с высокой прической вручила Мартину пачку пластиковых карт — бюллетени. Такую же пачку получила и Кими. Мартин первым шагнул на дорожку, с ума сойти, кружилась голова. Он почувствовал серьезность момента. Как там говорила Фулхэд — Индепенденс, Независимая Республика Земли — единственный островок свободы и счастья, нормальной жизни в океане ужаса, горя и тоталитаризма. И вот он, Мартин Браун, идет выбирать президента этой единственной… тьфу ты. Он оглянулся на Кими. Черт его знает на самом деле.

Дверца кабинки для голосования закрылась. Мартин вставил карточку в щель компьютера. На экране выплыли названия партий. Партия Народа — розовая. Кажется, они за народ, но в чем это заключается, Мартин не знал точно. Вроде бы только что прошли курсы, и не так, чтобы он ничего не слушал — но вот как-то не запомнилось. Партия Кенгуру — зеленая. Это экологи. Партия Прогресса и кандидат ее Уайтхолл, с черным значком. Еще были штук десять каких-то непонятных партий, Мартин прочитал все названия, в глаза бросилась странная «Партия Галактической Империи». Мартин тоже любил эту игру. Проголосовать за них, что ли… Мартин понял, что до сих пор даже не задумывался, за кого же он на самом деле будет голосовать.

По крайней мере с Уайтхоллом все привычно. Сколько Мартин себя помнил, всегда правил Уайтхолл. При этом у мамы была работа, их семья худо-бедно держалась на плаву. А вдруг кто-то другой начнет сокращать больницы, мама работу потеряет, а Мартин сам только школу заканчивает, от Кларка ждать помощи бесполезно, тот сам еще много лет будет еле сводить концы с концами. Наверное, лучше не рисковать, любые перемены — это перемены к худшему. Мартин проголосовал за черных.

Лишь выходя из кабинки, он вспомнил о собственных словах — что Уайтхолл идет всего лишь на пятый срок. Но если он выиграет и просидит пятый срок (а видимо, так и будет), то чем тогда Индепенденс отличается от Холодной Зоны? Там, говорит Кими, тоже какие-то выборы есть.

Наверное, они безальтернативные, подумал Мартин. А даже если и альтернативные, то все равно все заранее знают, за кого надо голосовать, а то будет плохо.

Никаких денег ему, конечно, не дали. Всучили пакетик, в котором после вскрытия обнаружились чехол для комма с символикой партии Прогресса, коробка жевательных конфет, два презерватива, два воздушных шарика и стилос. Стоило ради этого на участок тащиться.

В пакете Кими вместо презервативов оказались пробники каких-то кремов.

Они сидели на лавочке в Ботаническом, куда решили отправиться после голосования.

Купили мороженое у входа. Кими поджала одну ногу под себя, а вторую свесила с лавочки и болтала — белый носочек, красный сандаль. Впереди был пруд с утками, утки смешно ныряли за рыбой, перед прудом — патриотическая клумба, половина цветов розовые, половина черные.

— Спасибо, — сказала вдруг Кими. Мартин с удивлением воззрился на нее.

— За что?

— Ну… ты мог бы меня сдать. Получить премию.

— Чтобы они у тебя в мозгах ковырялись? А правда, — спросил Мартин, — что у вас в мозгах куча технологий?

— У нас комп встроенный. Не в мозг, конечно, в височную кость. Очень удобно. Но связь нам деактивируют для работы, иначе нас и местные спецслужбы легко отследят. Но я могу, например, закрыть глаза и посмотреть любой фильм, почитать книгу.

Кими легонько стукнула пальцем по виску.

— Удалить его можно, — сказала она, — но здоровым человеком после этого остаться нельзя. Мне трудно понять тебя, Мартин. Ты сам понимаешь, что они способны на все. Ты им не доверяешь. Но ты все-таки патриот. Ты веришь… во что?

— Ну… мы же независимая страна. Последняя независимая на Земле, — Мартин попытался расправить плечи, но понял, что это будет глупо.

— Да, последний оплот независимости и свободы. Знаешь, просто жаль, на что люди тратят свою жизнь.

— А на что у вас тратят?

Кими глубоко, прерывисто вздохнула. Ее темные глаза смотрели вроде бы на пруд, но на самом деле гораздо глубже.

— А у нас не тратят, у нас живут.

— Ну это эта, как ее… демагогия.

— У нас просто живут, — повторила Кими, — творят. Практически все. Кто клумбу красивую хочет сделать, а кто космический корабль. Можно на Марс переселиться, на Луну. И все вместе творят… нашу жизнь, понимаешь? У нас каждый день обсуждения, советы малые и большие, все творят жизнь общества вместе. У нас люди и друг к другу иначе относятся. Ты даже не представляешь…

— Если у вас так классно, то ты… ах да, я забыл. У тебя здесь брат.

— Да. У меня здесь брат, — глухо повторила Кими.

— Ну я не сволочь. Ищи своего брата. Я понимаю.

Мартин подумал, что вот сейчас навсегда хоронит надежду выйти из френдзоны. Кими прицельно по дуге бросила обертку от мороженого в урну. Вытерла платочком пальцы, даже рука у нее — закачаешься, тонкие косточки, перламутровые ногти как выпуклые лепестки.

— Раньше, до Большой Войны, до Первой, как у вас говорят, или как во всем мире говорят, до Третьей Мировой — все было наоборот, — сказала девушка, — Весь мир был капиталистическим, империализм. В развитых странах все похоже на вас, в периферийных хуже. И были маленькие островки социализма. Они были как крепости. Последние крепости, последние оплоты будущих дней в мире, захваченном этим вашим свободным рынком. Один островок был на Кубе. Другой в северной половине Кореи. Слышал об этом что-нибудь?

— Нет. Нам ничего такого не рассказывали.

— Ну понятно. Тогда над ними все смеялись и осуждали. Мол, диктатура и нищета. Казалось совершенно невероятным, что ситуация перевернется. И там, в этих странах, на самом деле было тяжело… не так, как у нас сейчас. Не хватало продуктов, вещей, но их распределяли так, чтобы никто не голодал. Приходилось много и тяжело работать. Но они держались, сознательно держались. Хотя это просто экономический закон — небольшая страна в изоляции не может сейчас существовать, а с ними мало кто соглашался торговать, да это еще и запрещалось. Эти две последние крепости…