Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

Двери обеих квартир на третьем этаже заперты. Сержант вопросительно смотрит на меня, будто на какого-то гребаного ясновидца.

– Ну как, Маркус?

– Похоже, чисто, – шепотом отвечаю я.

– Выламывать двери нет времени, – принимает решение Голя. – Да и шуметь нельзя. За мной!

Мы идем дальше, столь осторожно, что болят от напряжения мышцы. На втором этаже отделение Вернера входит в квартиру слева. Там никого нет, но коричневая дверь напротив не дает мне покоя. В голове раздается писк, будто кто-то подключил к электроду ГСМ гитарный усилитель с искажениями. Стиснув зубы, я морщусь от боли и знаками показываю сержанту, что эту квартиру нужно обязательно проверить. Голя машет Усилю, чтобы тот вошел туда со своими людьми.

Петер нажимает на ручку и исчезает в темном коридоре. За ним входят Труман, Инка, Васс и Бенеш. Писк усиливается, перед глазами кружится голубой снег. Я заглядываю в прихожую, в глубине которой заслоняет остальное отделение массивная фигура Бенеша.

Дверь стенного шкафа справа бесшумно отодвигается, и оттуда высовывается мужчина с автоматом в руках. Приставив оружие к плечу, он целится в сторону парней. На мгновение у меня возникает искушение позволить ему выстрелить. Есть шанс, что достанется только Бенешу, на чем завершится его бесполезная жизнь. Но затем я нажимаю на спуск и стреляю ремарцу в спину.

Грохот выстрела разносится по всему дому. Парни бросаются вниз, слышен топот ног на лестнице и крики командиров. Я прячусь в квартире, чтобы им не мешать. На мгновение мой взгляд встречается с взглядом спасенного мерзавца. Маленькие глазки на свиной роже блестят от страха. Усиль подходит к Бенешу сзади и что-то шепчет ему на ухо. На дальнейшее у меня нет времени – я киваю им и бегу за остальным отделением.

Понедельник, 6 июня, 03.25

Операция «Эмиль»

Во время штурма отряда повстанцев погиб Бартош Полок из отделения Вернера, ветеран с базы Адмирум – ему выстрелил в лицо кто-то из арейцев, которых мы захватили врасплох в квартире внизу. Первое отделение вошло первым и сделало свою работу – шестеро врагов ликвидированы, один взят в плен. Мы смогли доложить, что очередной дом зачищен.

Капрал Хенрик Бернштейн и старший рядовой Алан Элдон из третьего взвода погибли около полуночи, когда повстанцы пытались отбить здание. Мы попали под тяжелый обстрел, пулеметы извергали в нашу сторону тысячи пуль. Мы не сумели продвинуться дальше, но удержали позиции, настолько связав силы противника, что парни с базы Кентавр смогли занять два здания по другую сторону площади.

В конце концов террористы отступили за ограду особняка, в спешке поджигая брошенные дома. Небо над сквером Героев Ремарка затянули густые клубы дыма.

С базы танковых войск в Любее, в ста пятидесяти километрах на север от Хармана, прибыли легкие танки типа «Дракон», используемые для боев в городах. В два часа с минутами началась атака. Мы получили приказ прикрывать правый фланг, прочесывая подъезды и пожарища с нашей стороны. Шестая рота второго батальона при поддержке экипажей «драконов» и звена «фениксов» в буквальном смысле стерла повстанцев с лица земли.

– Они передают, что штурм завершился успешно, – говорит лейтенант Остин. Лицо его измазано сажей, руки дрожат от усталости; он с трудом удерживает наушник, и ему сложно сосредоточиться на одном человеке.

– Кто-то из заложников остался жив? – спрашивает Голя.

– Да. – Лейтенант долго смотрит на подворотню сгоревшего здания. – Спецназ атаковал со стороны склона. Мэр Зола освобожден, но партизаны убили его жену и сына.

Он садится на каменные ступени, ведущие к будке охраны. Нас окутывает неестественная тишина. Не слышны выстрелы и взрывы, никто никому не кричит, чтобы тот шевелил жопой и бежал вперед. Смолк даже свист пролетающих дронов.

– Господа, благодарю вас за отвагу и поздравляю с выполнением задания. – Остин опирается спиной о закопченную дверь и закрывает глаза, в которые кто-то посветил фонарем.

Голя присаживается рядом с ним и о чем-то вполголоса докладывает. К ним присоединяются сержант Северин и капрал Соттер. Я вздрагиваю, когда меня трогает за плечо Норман, с грустью показывая разбитые очки. Оба стекла разлетелись вдребезги, раздавленные чьим-то тяжелым ботинком.

Мы стоим в глубоком колодце внутреннего двора. Последнее здание значительно больше предыдущих и возведено на другом уровне. Гаус и Водяная Блоха ведут к стене Пурича, получившего поверхностное ранение в бедро. Ничего страшного, но, когда адреналин выветривается из крови, становится чертовски больно. Несколько солдат из нашего подразделения тоже слегка пострадали: у Трумана кровоточит щека от осколков стекла, у Халлера надорвано ухо, Франк Хинте блюет в углу, наглотавшись по дороге дыма, а может, просто от усталости.

Сейчас последует приказ возвращаться на базу. Мы с тоской его ждем, хотя охотнее всего легли бы прямо здесь, посреди мощеного двора, и провалились в сон. В голове все путается и покрывается смолой, будто кто-то сдавил память гигантской ладонью, вылепив из нее шар. Последние часы сжимаются, накладываясь друг на друга.

Баллард закуривает рядом со мной и, несколько раз затянувшись, протягивает мне половину сигареты.

– Похоже, мы все-таки доживем до этого гребаного отпуска, – тихо говорит он.

– Похоже на то.

– Загляни как-нибудь в Палавию. Выпьем водки. Моя жена неплохо готовит.

Я не знал, что он женат. И не знаю, будет ли у меня желание видеть кого-то из взвода во время пребывания в Рамме. Даже если это Крис, которого я люблю и уважаю. Охотнее всего я просто исчез бы на десять дней, растворившись в толпе.

Я думаю о родителях и о своем сыне, которого должен найти. Возможно, это наш последний шанс встретиться, но вместе с тем я не представляю себе возвращения домой. Подобный визит напоминает посещение театра, в искусственном мире хрустящих булок из пекарни и чистых освещенных улиц. Прохожие – будто статисты, а автомобили – тщательно изготовленный реквизит.

В каком-то смысле настоящая жизнь именно здесь.

Среда, 8 июня, 10.00

Командование разрешило нам посетить торговый центр, но я не покупаю подарки, мне сегодня не до этого. Я отправился вместе с курьерской почтой на базу Кентавр, чтобы увидеться с Неми. Сержант Голя коротко сообщил, что если я не вернусь до обеда, то вместо Раммы и дома окажусь на гауптвахте. Что ж, вполне честно.

Я еду к Неми, чтобы вспомнить, как она выглядит. Память у меня словно у лягушки – через несколько дней я забываю черты лица, забываю голос и жесты близких людей. Все скрывает мягким покровом идущий в голове голубоватый снег. Такое ощущение, будто я видел Неми столетия назад.