Цезарий Збешховский - Искажение [litres]

Два часа спустя командир базы приказывает разведке запустить «соколы», а ВБР выехать навстречу людям Мюллера – вернее, навстречу невидимым духам, существующим лишь в несбыточных мечтах капитана Бека. Кажется странным стоять неподвижно посреди дороги, с Отортеном за спиной, таращась на юг, откуда должны прибыть товарищи.

Мы находимся неподалеку от того места, где пять дней назад предотвратили теракт, убив террористов и захватив в плен двоих водителей. Похоже, парень, сидевший за рулем легкового «японца», был родом из Кумиша и впутался в эту историю случайно – на свою беду, он проезжал там и увидел сломавшийся микроавтобус. Наверняка удивился, почему красный «форд» не стал тому помогать, но согласился открыть капот.

Водитель «форда», житель Палат-Горга, прекрасно осознавал опасность. Если бы что-то пошло не так, он отправил бы в Гадес себя и своих товарищей в белом фургоне. Поэтому предпочитал не подъезжать слишком близко.

Это все, что удалось узнать от лейтенанта Остина, который отдает нам приказ ехать назад. Уставшие от часового торчания на дороге и измученные жарой, мы наконец возвращаемся в казарму. Командирам придется смириться с тем, что посланные в Тригель отделения сегодня на базу Дисторсия не вернутся. Наступает ночь, и никто в здравом уме не станет путешествовать в темноте. Я слышу, как разговаривают на плацу Остин и Янг, и ощущаю смутную тревогу.

Четверг, 7 июля, 09.15

Форпост Дисторсия, пустыня Саладх, Южный Ремарк

La sale guerre. Так коммунисты из Марсельского княжества называли войну в Ремарке, которую мы вели пять лет назад с готтанцами. По-французски, сынок, это означает «грязная война». Лишь Баллард рассказал мне, что данное определение не придумал сержант Голя – он позаимствовал его, наверняка в ироническом смысле, у марсельских идеалистов, которым не мешало, что готтанцы тоже были коммунистами и во имя всеобщего счастья вырезали тысячи гражданских. Им также не мешало, что сами они в прошлом оккупировали Ремарк и кроваво подавляли любой мятеж.

Трудно поверить, но Марсельская партия труда и Исламская Марсейя обвинили рамманские войска в Лиге Наций в военных преступлениях. Не верь, сынок, в эти бредни, хотя бы ради меня. Не верь, что мы уничтожали целые деревни, сотрудничавшие с готтанцами. Не слушай тех, кто заявляет, будто мы отгородились от угрозы ядерными минами и были готовы взорвать половину страны.

Естественно, мы совершаем ошибки и поступки, которыми не стоит гордиться. Два дня назад мы в самом деле сожгли здание в отместку за нападение повстанцев, а также избили нескольких жителей деревни, которые слишком громко протестовали. Но можешь не сомневаться, дорогой мой, – будь у нас больше поддержки, мы относились бы к этим людям с уважением.

Меня окружают обычные парни, которые оказались здесь по приказу командования и хотели бы вернуться домой. Не верь в сказки, будто мы были чудовищами. В этой стране даже улыбка напоминает болезненную гримасу.

Я заканчиваю писать и выхожу из отсека. В проходе между «комнатами» встречаю Ларса Нормана. Тот возвращается от своих парней, а я иду к своим узнать, что у них слышно. В палатке царит нездоровая атмосфера, словно к нам прокралась черная смерть. Вчера произошли два события, которые повергли всех в ужас.

Около двенадцати тридцати, когда на кухне начали выдавать обед, один из пациентов медсанчасти, рядовой Людвик Донау, выбежал на плац, пересек его наискосок и напоролся на металлический прут, торчавший из здания командования. Прут этот когда-то был частью перил, ограждавших лестницу, и, хотя его уже несколько раз собирались демонтировать, руки так ни у кого и не дошли.

Надеюсь, что рядовой Донау бежал куда глаза глядят и не заметил препятствия. С трудом представляю себе, в каком нужно быть состоянии, чтобы сознательно проткнуть себя куском ржавого железа. Металлический штырь вошел в его тело с левой стороны, между ребер, и вышел под лопаткой, возле позвоночника. Смерть наступила быстро, но не мгновенно. Какое-то время солдат хрипел и судорожно дергался, а по его подбородку текла кровь. Я видел вблизи его глаза – обезумевшие закатившиеся белки.

Вторым событием стал очередной случай синдрома Котара. Койка Людвика Донау пустовала недолго – примерно через два часа после его гибели в медсанчасть попал один из саперов, которого после долгих поисков нашли на складе, где он зарылся под груду мешков и испачканных маслом тряпок. Он упрямо твердил, что погиб утром, минируя подъездную дорогу к базе. Когда двое санитаров вели его к доктору Заубер, он обмочился.

Весь вчерашний день мы ждали возвращения Мюллера и его солдат. Вокруг Дисторсии кружили патрули, а наблюдатели взбирались на южный склон Отортена, высматривая отряд. «Соколы» летали в сторону Тригеля, на два-три километра на юг, но их операторы и поднявшиеся на холм солдаты все как один докладывали, что колонны не видно. Пустыня была мертва и не желала оживать, несмотря на множество молитв и просьб.

На этот раз сержант Голя берет с собой только два отделения. Первое едет впереди, Вернер сидит за рулем «двухсотки», а наша «двухсотпятидесятка» движется в нескольких десятках метров за ней, сохраняя неизменную дистанцию. «Скорпионы» подскакивают на выбоинах, направляясь на юг, в сторону съезда с автострады, откуда мы десять дней назад забирали Вилмотса. Я подсчитываю еще раз и для надежности спрашиваю у Балларда дату – прошло полторы недели, но нам обоим кажется, будто миновал месяц. Искаженное ощущение времени.

Один из дронов зафиксировал скопление местных жителей возле автострады. Легковой «универсал» и скутер с прицепом остановились возле чего-то, замеченного водителями на краю проселочной дороги. Вряд ли это террористы: из автомобиля высыпала целая семья, кажется, пятеро детей с родителями – столько мы насчитали на снимке. Парень на мотороллере вез пластиковую бочку – в таких жители пастушьих деревень перевозят питьевую воду из селений побольше, где есть колодцы.

Мы приближаемся к цели не спеша, чтобы их не спугнуть, но, увидев нас, вся компания бросается врассыпную. Семейство исчезает в автомобиле и сворачивает в сторону автострады, а парень с бочкой совершает невероятный пируэт, развернувшись почти на месте, и спешит следом, не желая встречаться с рамманским патрулем. Мы их не преследуем – в том нет никакого смысла. Лейтенант велел нам проверить, что они нашли, и возвращаться на базу.

«Скорпионы» останавливаются у дороги. Голя приказывает Гаусу и мне выйти, после чего сам тоже покидает машину. Остальным надлежит ждать распоряжений или реагировать в случае опасности. В полутора десятках метров дальше видна разрытая земля, из которой что-то выступает. По спине у меня пробегает дрожь. Я иду первым.