Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

Фило резво выскочил из автомобиля. Блейн не спешил. Сегодня был тяжелый день, подумал он. Оказавшись наконец дома, он вдруг почувствовал себя крайне уставшим.

Он немного постоял, глядя на дом. Хороший дом, подумал он. Хорошее место для семейной жизни – если когда-нибудь удастся убедить Гарриет оставить журналистскую карьеру.

– Ладно, – послышался голос за спиной, – можете повернуться. Только спокойно и без штучек-дрючек.

Блейн медленно повернулся. Возле машины в сгущающихся сумерках стоял незнакомый мужчина с блестящим предметом в руке.

– Бояться нечего, – сказал он. – Я не причиню вам вреда. Просто не нарывайтесь.

Странная одежда незнакомца напоминала униформу. Столь же странно звучали и его слова – коротко и сухо, без интонаций и шероховатостей, которые свойственны естественной речи. Да и выражения странные – «без штучек-дрючек», «не нарывайтесь».

– У меня пушка. Так что попрошу без фортелей.

«Без фортелей».

– Это ведь вы сбежали из Центра? – спросил Блейн.

– Верно.

– Но как…

– Я ехал вместе с вами. Прицепился под машиной. Тупым копам даже в голову не пришло туда заглянуть. – Незнакомец пожал плечами. – Пару раз я об этом даже пожалел – не ждал, что придется ехать так далеко. Я едва не сорвался.

– Но почему именно я? Почему…

– Да мне все равно было кто. Лишь бы как-то смыться оттуда.

– Не понимаю, – сказал Блейн. – Вы могли выбраться незамеченным и отцепиться за воротами. Машина тогда ехала медленно. И я бы вас даже не увидел.

– И я бы сразу же попался. Меня выдает одежда. И речь тоже. Как и застольные манеры, и даже походка. На фоне других я бы выделялся как забинтованный палец.

– Ясно, – кивнул Блейн. – Ладно, опустите вашу пушку. Вы, наверное, проголодались? Зайдем в дом и поедим.

Беглец убрал оружие и похлопал по карману.

– Она все равно тут, и если что, я быстро достану. Не пытайтесь меня околпачить.

– Ладно, – сказал Блейн. – Не буду.

«До чего же колоритное слово „околпачить“, – подумал он. – Никогда не слышал».

Но вне всякого сомнения, оно имело вполне определенный смысл.

– Кстати, где вы раздобыли оружие?

– А вот этого я вам не скажу, – ответил беглец.

Беглец рассказал, что его зовут Спенсер Коллинз. Он провел во сне пятьсот лет и пробудился всего месяц назад. Для своих пятидесяти пяти лет Коллинз был в прекрасной форме. По его словам, он всю жизнь следил за собой – правильно питался, полноценно спал, тренировал как разум, так и тело и кое-что знал о психосоматике.

– Надо отдать вам должное, – сказал он Блейну, – вы умеете заботиться о спящих. По пробуждении я почувствовал, что слегка похудел и ослаб, но нисколько не постарел.

– Мы постоянно над этим работаем, – усмехнулся Блейн. – Я, конечно, не разбираюсь в тонкостях, но наши биологи трудятся не покладая рук. Ежедневно приходится решать те или иные проблемы. За пятьсот лет вас, вероятно, раз десять перемещали в лучшее, усовершенствованное хранилище. Все новшества, как только они появлялись, применялись в том числе и к вам.

Коллинз, по его словам, был профессором социологии, и у него имелась некая теория.

– Вы не против, если я не стану вдаваться в подробности?

– Да, разумеется.

– Собственно, моя теория интересна разве что ученым. А вы, как я понимаю, к таковым не относитесь.

– Пожалуй.

– Речь идет о долгосрочном развитии общества, – сказал Коллинз. – Я решил, что пятисот лет достаточно, чтобы выяснить, прав я или ошибаюсь. Мне было просто любопытно. Как-то обидно придумать целую теорию, а потом умереть, даже не зная, верна она или нет.

– Вполне могу понять.

– Если вы в чем-то сомневаетесь, можете проверить в архиве.

– Нисколько не сомневаюсь, – заверил Блейн.

– Вы наверняка привыкли к всяческим закидонам?

– Закидонам?

– Ну, к чокнутым. Ненормальным.

– Таких я видел немало, – сказал Блейн.

Хотя большего закидона, чем сидеть во дворике под осенними звездами, на своем собственном участке, беседуя с отставшим на пятьсот лет человеком, он вряд ли мог себе представить. Работай он в отделе адаптации, давно бы привык к такому и не считал чем-то странным. Там постоянно приходилось иметь дело с подобными случаями.

Коллинз производил завораживающее впечатление. Его интонации выдавали происшедшие в речи изменения, как и сленговые словечки, и идиомы из прошлого, не нашедшие себе места в живом языке, хотя многие другие уцелели.

К некоторым блюдам за ужином он отнесся с явным недоверием, другие пробовал с неприкрытым отвращением, но ни от чего напрямую не отказывался – возможно, решил всеми силами вписаться в новую среду обитания.

Нарочитость в его манерах выглядела совершенно бессмысленно, а порой даже раздражала. Размышляя, он поглаживал подбородок или щелкал суставами пальцев, что казалось Блейну едва ли пристойным. Возможно, в прошлом не считалось предосудительным забавляться с собственным телом. Надо бы выяснить, подумал он. Спросить у кого-нибудь из адаптации – там много чего знают.

– Так что же, – спросил Блейн, – подтвердилась эта ваша теория или нет?

– Сами знаете, у меня не было возможности выяснить.

– Я подумал, может, вы у кого-нибудь спрашивали?

– Ни у кого я не спрашивал, – буркнул Коллинз.

Они посидели в вечерней тишине, молча глядя на долину.

– Вы проделали немалый путь за последние пятьсот лет, – наконец сказал Коллинз. – Когда я засыпал, мы рассуждали о полетах к звездам, и все говорили, что скорость света – неодолимое препятствие. Но теперь…

– Знаю, – кивнул Блейн. – Еще лет пятьсот, и…

– Так можно до бесконечности – проспать тысячу лет и взглянуть, что произошло. Потом еще…

– Вряд ли оно того стоит.

– Кому вы говорите! – усмехнулся Коллинз.

Над деревьями пронесся козодой и взмыл, охотясь за насекомыми.

– Хоть что-то осталось прежним, – заметил Коллинз. – Я помню козодоев… – Он немного помолчал, а затем спросил: – Что вы собираетесь со мной делать?

– Вы мой гость.

– Пока не явятся копы.

– Поговорим об этом позже. Сейчас вам ничто не угрожает.

– Вас явно интересует один вопрос. Я заметил, что он все время вас мучает.

– Почему вы сбежали?

– Именно, – кивнул Коллинз.

– Так почему же?

– Я выбрал для себя вполне подходящее сновидение. Что-то вроде профессионального затворничества, подобие идеализированного монастыря, где я мог бы проводить время за научными изысканиями и жить среди людей, говорящих на моем языке. Мне хотелось покоя – прогулок вдоль тихой реки, красивых закатов, простой еды, времени на чтение и размышления…

– Хороший выбор, Коллинз, – одобрительно кивнул Блейн. – Побольше бы таких.

– Я тоже так думал, – сказал Коллинз. – Именно этого мне хотелось.