Эрве Ле Теллье - Аномалия [litres]

Зал гипотез, база ВВС США Макгуайр

Усталый ищет ссоры. Измученному не до того. В шесть утра Эдриан, Тина и первые двадцать экспертов рассаживаются в зале оперативного управления. Но поток вертолетов, подлетающих к базе, не иссякает, и к семи часам их уже сорок. Диваны и интерактивные доски расставлены, один из солдат как раз подключает кофемашину.

Они излагают ситуацию за одну минуту. Еще десять минут уходят на вопросы, но Тина и Эдриан твердят одно и то же, и это невероятно: люди в ангаре – точно те же самые, что приземлились на том же самолете сто шесть дней назад. Краткий диалог между Эдрианом Миллером и Риккардо Бертони, кандидатом на Нобелевскую премию – 2021 по физике за исследования темной материи, подытоживает обсуждение:

– Вы издеваетесь над нами, профессор Миллер?

– Если бы!

В девять утра, пока Тина Ван проводит междисциплинарные встречи в зале гипотез, Эдриан возвращается в отсек Task Force . С ним идет Мередит и высокий худой мужик с буйной седой шевелюрой и глазами стального цвета. Сильверия указывает на экран видеоконференции, где появляются знакомые лица:

– Профессор Миллер, на прямой связи из Рио-де-Жанейро президент Соединенных Штатов, а также министры иностранных дел и обороны.

– Это феноменальное явление, господин президент, – начинает, откашлявшись, Эдриан, – но, как писал Артур Кларк, любая достаточно развитая технология неотличима от магии. Мы выдвинули десять гипотез, семь из которых – шутки, три представляют интерес и одна пользуется поддержкой большинства. Давайте начнем с самой простой.

– Прошу вас, – говорит Сильверия.

– Это так называемая кротовая нора. Ее принципы вам изложит тополог Мередит Харпер.

Мередит берет со стола карандаш и складывает пополам лист бумаги. У нее такое ощущение, что она разыгрывает сценку из низкобюджетного фантастического фильма, впрочем, не важно.

– Спасибо, Эдриан. Предположим, что пространство может складываться, как лист бумаги… но в измерении, которое нам недоступно и не является ни одним из известных нам. Если наша вселенная действительно описывается теорией струн, то это гиперпространство имеет десять, одиннадцать или двадцать шесть измерений. В данной модели каждая элементарная частица представляет собой струну, вибрирующую иначе, чем остальные, в закрученных дополнительных измерениях. Вы меня понимаете?..

Американский президент застыл с открытым ртом, ну прямо жирный окунь в блондинистом парике.

– Итак, как только пространство складывается, мы проворачиваем в нем “нору”…

Мередит Харпер протыкает лист кончиком карандаша и просовывает в дырку указательный палец.

– И таким образом можем с легкостью перемещаться из одной точки нашего трехмерного пространства в другую. Это так называемый мост Эйнштейна – Розена, кротовая нора Лоренца с отрицательной массой…

– Ну ясно, – говорит президент Соединенных Штатов, насупившись.

– Все это подчиняется законам классической физики. Мы не превышаем предел скорости света в нашем пространстве Эйнштейна. Но, открыв завихрение в гиперпространстве, мы сможем перемещаться между галактиками за долю секунды.

– Такая мысль часто встречается в романах, – подает голос Эдриан, сочтя, что Мередит изъясняется слишком уж абстрактно. – В “Дюне” Фрэнка Герберта и в других. Эту идею подхватил Нолан в “Интерстелларе”. На ней же основан принцип звездолета “USS Энтерпрайз” в “Звездном пути”.

– “Звездный путь”! Я все их видел, точно, – внезапно восклицает президент.

– Обычно, ну, образно говоря, – продолжает Мередит, – мы мгновенно проходим сквозь время и пространство, и нет никаких причин для того, чтобы что-то раздвоилось. А тут у нас два самолета…

– Как будто “Энтерпрайз” выскочил в две разные точки в космосе, – распаляется Миллер, – с двумя капитанами Кирками, двумя мистерами Споками, двумя…

– Спасибо, профессор Миллер, – вмешивается Сильверия, – мы поняли. А вторая гипотеза?

– Мы называем ее “копировальным аппаратом”, “ксероксом” и уже обсудили ее с Брайаном Митником из АНБ.

Митник кивает с видом отличника, который не то чтоб не горд, что его упомянули.

– Как вы знаете, – продолжает Миллер, – революция в биопринтинге началась…

– Прошу прощения! Можно прояснить? – перебивает его Сильверия. Предвосхищая раздражение президента, он берет на себя роль простачка.

– Мы печатаем в 3D биологический материал. В наши дни умеют за час изготовить человеческое сердце размером с мышь. За десять лет высота разрешения удвоилась, скорость печати тоже, равно как и объем воспроизводимых объектов. Если мы продолжим следовать экспоненциальным кривым в каждой из этих областей, то, будучи консерваторами…

– Я консерватор, – влезает президент, и Миллер на мгновение решает, что это он так шутит.

– Итак, – продолжает математик, – менее чем через два столетия за какую-то долю секунды мы сможем отсканировать и напечатать такой объект, как этот самолет, с атомарной точностью. Но тут возникают два вопроса: во-первых, где находился этот принтер? Во-вторых, откуда взялся материал, чтобы создать самолет и пассажиров?

– Вот именно… Образ копировального аппарата, – подхватывает Мередит, – подразумевает существование оригинала и копии. В нашем офисе из него первой всегда выходит копия.

– Понятно, – задумчиво протянул Сильверия. – Самолет-“копия” приземлился десятого марта. А “оригинал” только что. В таком случае зачем по-разному относиться к членам обеих групп под тем предлогом, что первый самолет…

– …вышел из ксерокса “до”, – заключает за него Мередит.

– Я хотел бы поговорить о последней гипотезе, – подает голос Миллер. – У нее больше приверженцев, но при этом она самая невероятная.

На экране президент качает головой, хмурит брови в знак напряженной работы ума и спрашивает:

– Вы имеете в виду действие стихийных сил природы?

– Нет, господин президент… эту гипотезу никто не выдвигал, – удивляется Эдриан.

Сильверия утирает пот со лба.

– Переходите к третьей, Миллер.

– Мы называем ее “гипотезой Бострома”. Я имею в виду философа Ника Бострома, преподающего в Оксфорде, он предложил в начале века…

– Ну, это старье, – отмахивается президент.

– В начале этого века, – поясняет Миллер. – В 2002 году, если быть точным. Я передаю слово логику Арчу Уэсли из Колумбийского университета.

К доске выходит высокий тип с растрепанными волосами, пишет на ней уравнение:

fsim = f) PfiN(i) / fPfiN (((i) +1)

и, повернувшись к экрану, говорит с широкой улыбкой и явным возбуждением в голосе:

– Доброе утро, господин президент. Прежде чем объяснять это уравнение, я хотел бы порассуждать о “реальности”. Любая реальность – это конструкция и даже реконструкция. Наш мозг заперт во тьме и тишине черепной коробки и имеет доступ в мир только через датчики – глаза, уши, нос, кожу: все, что мы видим и чувствуем, передается ему по электрическим проводам, нашим синапсам… нервным клеткам, господин президент. – Я понял, спасибо.