Эрве Ле Теллье - Аномалия [litres]

Обе Люси в недоумении качают головами.

– Мы тройняшки, – смеется Луи.

Вторник, 29 июня 2021 года.

Нормандия, скалы Ипорта

Вот тут. Дрок гнется под западным ветром, в сером небе Ла-Манша парят альбатросы. Туман, поднимающийся от моря, размывает очертания белых домиков Ипорта, далеко внизу. Виктор лежит в высокой траве, смотрит на облака. Рядом с ним садится чайка, и Виктору хочется, чтобы она подошла поближе, коснулась его крыльями, принесла немного первозданной жизни, пока он валяется тут во власти сомнений. Он встает, идет к обрыву, садится на самом краю и проводит пальцем по белому мелу, отмытому до блеска дождями.

Да, именно здесь, в конце апреля, развеяли прах другого Виктора Меселя. Герой его первого романа “Горы сами к нам придут” решил приехать сюда и добровольно уйти из жизни, и Клеманс Бальмер, вспомнив его строки, выбрала это место. Здесь она и прочла слова Коэлета, сына Давида.

Потом она произнесла сдержанную и прочувственную речь о важности подобных ритуалов или, если угодно, уловок, к которым прибегают люди, чтобы справиться с неприемлемым. Полил дождь, и ей понравился этот честный дождь, скрывший слезы, – вот уж не ожидала, что расплачется. “Смерть не может выглядеть достойно, Виктор, и она всегда предполагает одиночество. Но мы уповаем на то, что этот последний миг прощания послужит хотя бы тем, кто остается. Если правы стоики и между людьми нет ничего – ни любви, ни нежности, ни дружбы, а, наоборот, все сущее телесно, если на самом деле во всяком ощущении кроется его зарождение и первопричина, тогда, Виктор, это последнее слово не бесполезно”.

Клеманс могла бы повторить все то же самое Меселю-призраку, но пока что она смотрит, как он с риском для жизни идет по краю обрыва. Она кричит ему, что это опасно, но ей не перекричать ветер. Виктор оборачивается, машет ей и возвращается, улыбаясь:

– Когда умирает друг, как все-таки приятно в очередной раз обнаружить, что это опять не ты!

Клеманс встревожена, ее Виктор и впрямь вернулся. Рано утром аэробус, зафрахтованный армией, высадил его и других французов, летевших рейсом 006, на военной базе Эврё-Фовиль. Долгие часы ушли на объяснения. Его выпустили первым: никакой очной ставки со вторым Виктором Меселем не предполагалось. То есть вдвое меньше работы, вдвое меньше психологов, но психологиня, приставленная к ним спецслужбами, не отстает от них ни на шаг. Поскольку такая ситуация не описана ни в одном учебнике, Жозефине Микалёфф остается лишь импровизировать.

– Вы правильно сделали, что прежде всего приехали сюда почтить его память, – говорит она.

– Почему же почтить память, мадам? Я себя не оплакиваю. Сначала я подумал, что, поднявшись на эту скалу, я скорее пойму, что к чему, но вовсе нет, как оказалось. Я знаю лишь, что меня четыре дня держали взаперти, что, уехав из дому в конце зимы, я вернулся летом. Давайте пообедаем в городе. Мне жизненно необходима колбаска из потрохов. И бокал медока. Даже несколько.

Они садятся в черный “пежо” и медленно едут в сторону Этрета. За рулем офицер СОВЛ, Службы охраны высокопоставленных лиц. Виктор и Клеманс сидят сзади, молодая психологиня впереди. В машине воцаряется молчание, слышно только, как она бойко стучит по клавиатуре. Виктор поглощен пейзажем из травы и мела, а издательница не может оторвать глаз от писателя. Она уже смирилась с тем, что никогда его не увидит, и так разволновалась, когда он появился, что уже не знает, что и думать. Она перечитала все его книги, и он ей стал еще ближе, чем когда-либо. После его смерти в ее душе образовалась пустота.

В ресторане Виктор выбирает круглый стол, настаивает на том, чтобы они пообедали все вместе, включая охранника, хотя ему и не положено по штату. Писатель заказывает колбаску из потрохов и бутылку “Шато Ла Пайетт” 2016 года, улыбается Клеманс.

– С ума сойти, мы с тобой ужинали на прошлой неделе, и это было в начале марта. Ты-то хоть рада меня видеть?

Издательница задумчиво смотрит на Меселя, но ее взгляд блуждает где-то вдали, поверх его головы. Они тогда шли, увязая в грязи, под дождем, с урной в руках. Белый водоворот пепла, шум ветра, слова Екклесиаста: “Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем”. Виктор возвращает ее на землю:

– Клеманс! Ты рада меня видеть?

– Да, Виктор, очень рада. Прости. Я пережила два ужасных и при этом очень странных месяца. А теперь вот это все. Знаешь, как в том анекдоте…

Клеманс силится подобрать слова. В одном еврейском анекдоте Бог часто перечитывает Тору, пытаясь понять, что происходит в мире, который он создал.

– Почему ты связался только со мной? – спрашивает она.

– Я доверяю тебе больше, чем кому-либо, я знаю, что ты не разболтаешь. Ты кому-нибудь рассказала? Нет. Вот видишь.

– Это просто незначительная отсрочка, не более того. Рано или поздно все узнают, что ты был на том рейсе.

– Не факт, – возражает Микалёфф. – Список пассажиров будет навечно засекречен, спецслужбы гарантируют.

– Я могу исчезнуть, – продолжает Виктор, – начать новую жизнь под другой фамилией. Правительство предложило нам такой вариант.

– Да ты сам не согласишься, для тебя это неприемлемо.

Она включает планшет, заходит на сайт издательства, кликает на “Новинки”, “Аномалия”, затем на вкладку “Пресса”.

– Тут больше сотни статей, передач и твоя рожа повсюду. В том числе на обложке журнала “Лир” за прошлый месяц. В работе уже шесть переводов, и когда они узнают, что ты… можешь себе представить, какой поднимется переполох… как, интересно, ты исчезнешь… разве что сделаешь пластическую операцию…

В то утро на базе в Эврё Виктор прочел “Аномалию”. Он узнал свою манеру письма, но все равно это все чужое. Ему не по душе искусство метких формулировок, он не большой поклонник афоризмов. Ему невдомек, почему эту книгу встретили с таким энтузиазмом.

– Прямо Янкелевич под ЛСД, – улыбается Виктор. – Другой я. До отъезда в Нью-Йорк я не написал ни строчки.

– Я почувствовала тебя в этом тексте, и мне понравилось, – говорит Клеманс. – Иначе я бы не стала издавать. Тебе придется смириться – продано уже более двухсот тысяч экземпляров…

– Надо мне было раньше подсесть на ЛСД…