Джин Вульф - Пятая голова Цербера [сборник litres]

Сразу за Лягушачьим городом дороги просто не стало. Мы вступили в Глушь, как они ее называют, и мулы тут же почувствовали это, став если не упрямей, то пугливей; иными словами, они теперь меньше походят на людей и больше – на животных. Мы направляемся на северо-запад: вероятно, мне стоит объяснить – к реке, но по длинной диагонали, а не прямо. Так мы надеемся обойти стороной тростники (на руках старого попрошайки я уже видел предостаточно отметин, чтобы не испытывать особого энтузиазма на предмет прогулки там). Мы пересекаем маленькие ручейки, которые питают поросшие тростником и камышами земли – они встречаются достаточно часто, чтобы мы могли пополнить запасы воды. Следует учесть, что вода Темпуса на значительном расстоянии от побережья непригодна для питья из-за повышенной солености.

Вчера мне следовало бы упомянуть, что, когда мы раскладывали палатку, оказалось, что топорика мы с собой не захватили. Я забыл это сделать. Ну, если не топорика, то любого инструмента, пригодного, чтобы обтесать колышки. Я принялся было корить мальчишку, но он лишь усмехнулся и вскоре сноровисто выпрямил палатку, закрепив колышки в нужном положении приставленными камнями. Он приносит много хвороста для костра и с неожиданной силой ломает его о колено. Чтобы развести огонь, он сооружает нечто вроде домика или беседки из сучьев, заполняя его сухой травой и листьями. На это у него уходит меньше времени, чем у меня уже ушло на сегодняшнюю дневниковую запись. Он всегда (то есть вчера и сегодня ночью) просит меня разжечь костер. Очевидно, он считает это функцией высшего, исполнение которой должно возложить лишь на предводителя экспедиции. Я также полагаю, что в костре есть что-то священное, если только воля Божья распространяется так далеко от Солнца. По всей видимости, он не желает затенять нас и великое таинство дымом, потому как костерок у него получается такой маленький, что я диву даюсь – как это на нем вообще можно что-то приготовить? И он все равно часто обжигает пальцы. Я заметил, что каждый раз, когда это происходит, мальчишка сует пальцы в рот и танцует вокруг костра, не прекращая что-то себе нашептывать.

8 апреля . Мальчуган оказался самым скверным стрелком из всех, кого я только видел. Пока что это единственное, чего он не умеет хорошо и очень хорошо. Я поручил ему нести легкое ружье, но, поглядев эти три дня, как он пытается из него выстрелить, отобрал, потому что все, о чем он мог думать, – это, по всей вероятности, как бы нацелить ствол в направлении любой живой твари, какую я ему указывал, торопливо закрыть глаза и быстро-быстро спустить курок. Я, если честно, думаю, что в глубине своего сердца (если такой орган в его теле имеется) мальчуган полагает, будто смертоносный эффект производится шумом. Вся дичь, какую мы добыли до сих пор, исключительно моя заслуга. Я либо отбирал у него легкое ружье, прежде чем он успевал сделать второй выстрел, и стрелял сам, пока его цель, если ее можно так назвать, не скрылась из виду, либо использовал бывшее при мне тяжелое, тем самым неоправданно расходуя драгоценные боеприпасы, а также мясо.

С другой стороны, мальчик (я и сам не знаю, почему его так прозвал, правда, отец его тоже так называет; но он почти взрослый мужчина, и мне теперь уже кажется, что он всего восемью-девятью годами меня младше, по крайней мере в физиологическом смысле) как никто умеет отыскивать уже раненую добычу. Он даже лучше иной собаки может не только разыскать подраненную дичь и принести ее в лагерь, чего самого по себе хватило бы, но порой даже отлучается далеко в глушь. Впрочем, до священной (надеюсь, что не мистической) пещеры далеко вверх по течению, конечной цели наших поисков, он не добирался. Как бы ни было, он, кажется, уже жил в глуши со своей матерью, жил часто и подолгу, и у меня сложилось впечатление, что она не слишком обеспокоена образом жизни своего муженька на Французском Причале… не то чтобы я хотел ее за это упрекнуть… С чутьем мальчишки на подранков и моим умением стрелять мы не останемся без мяса.

Что еще сегодня произошло? Ах да, надо написать про кошку. Она за нами увязалась почти сразу же за Лягушачьим городом. Сегодня в полдень я ее заметил краем глаза и (в солнечном сиянии зеленый пейзаж под черным небом производит совершенно фантастическое по красочности впечатление) подумал было, что это кокошниковый тигр. Пуля моя улетела далеко и, пока я смотрел, взбила пыль, придав всему более привычную перспективу. Мои «деревья-щетки» оказались, разумеется, не более чем кустарниками, а расстояние, которое я оценивал по крайней мере в двести пятьдесят ярдов, на самом деле не превосходило и трети этой цифры. «Кокошниковый тигр» оказался просто большой домашней кошкой земной породы, явно отбившейся от какой-то фермы. В обед я по ней несколько раз выстрелил, хотя намеренно целился ярдов на двести или триста, чтобы пуля перелетела. Мальчишка так взбудоражился, что я оставил свои фелицидные [55] Фелицид = котоубийство. Ср. также мотив черного кота в отрывках с офицером. В целом эта линия восходит к одноименной мистической новелле Эдгара Аллана По. Известно, что Вулф посещал в Нью-Йорке начальную школу, названную в честь этого писателя, и сохранил интерес к его творчеству. намерения и сказал ему, что, если он сумеет заманить животное в лагерь, то может оставить его себе. Я подозреваю, что кошку привлекли оставленные нами объедки. Завтра их будет вдоволь – я застрелил росовникового оленя.

10 апреля . Два дня мы без особых происшествий движемся по Глуши, наблюдая великое изобилие дичи, но не находя никаких следов аннезийцев, если они вообще дожили до наших дней. Мы пересекли три маленьких ручья, которые мальчик определил как Желтую Змейку, Бегущую Девочку и Конец Дней. Если верить карте, то были Пятидесятимильный Ручей, Река Джонсона и Ружетт. Никаких трудностей с их преодолением не возникало. Первые две водные преграды мы вообще переходили вброд там же, где и подходили к ним, и только вдоль Ружетт (она окрасила [56] Rougette ( франц .) – букв. «краснинка». Аборигенское название и данная ранее Хагсмитом информация указывают на массовые убийства аннезийцев в этой местности. мои сапоги, ноги мальчика и копыта мулов) пришлось пройти несколько сот ярдов вверх по течению. Я рассчитываю увидеть Темпус (который мальчишка называет просто Рекой) уже завтра. Мальчуган уверяет меня, что священная аннезийская пещера расположена еще очень далеко вверх по его течению, на возвышенности, аргументируя это еще и тем, что берега, которые мы уже обогнули, сложены не камнями, а илом, и не могли бы сокрыть в себе пещеру.

До меня с некоторым запозданием дошло, что, коль скоро мальчишка, по его заверениям, прожил большую часть жизни в Глуши, то даже вопреки досадному влиянию отца и его собственной, проистекающей из этого, вере, что он и сам отчасти аннезиец, он может послужить мне ценным информатором. Интервью с ним уже записано на пленке, но, поскольку я уже приобрел такую привычку, работая с наиболее интересными материалами, я воспроизведу его здесь.