Джин Вульф - Пятая голова Цербера [сборник litres]

Я: Ты сказал, что вы с матерью часто – в особенности весной и летом – жили в Глуши, иногда месяцами подряд. Мне также сообщали, что пятьдесят или более лет назад аннезийские дети часто приходили поиграть с детьми людей на дальних фермах. С тобой нечто подобное происходило? Ты когда-нибудь видел там кого-то из аборигенов, помимо себя и своей матери? Мы ведь уже четыре дня идем и не встретили ни одного.

V. R. T.: Но мы почти каждый день сталкивались со множеством людей, видели много животных и птиц, видели живые деревья, и это все было именно в нашем путешествии за эти четыре дня. Это еще не самая Глушь, где можно увидеть, как боги сплавляются вниз по реке на бревенчатых плотах и в колодах, где странствуют деревья и обитают боги с большими и маленькими головами, увенчанными венками из водяных цветов, где водятся люди-лоси, у которых головы, волосы, бороды, руки и тела совсем как у людей, а ноги – как у красных лосей, так что они спариваются с женщинами-коровами дважды за раз: сперва как звери, а потом как люди, и они всю весну сражаются друг с другом в холмах, а потом, когда черные ножеклювы прилетают обратно с юга, расстаются друзьями, как прежде, и уходят, сложив руки, и воруют яйца из гнезд сосновых грязеедов или швыряются в меня камнями. А еще там водятся Дети Тени, они являются по вечерам покувыркаться в пене ручейков – мама не отпускала меня дальше тени от своих волос, когда я был еще совсем маленьким, – после заката, но потом я подрос, стал бегать вслед за ними и кричать им, чтобы проваливали прочь, они верят, они всегда верят, что могут набежать на тебя, кусаясь и ворча, все вместе, но если быстро повернуться и закричать, они этого не сделают, потому что их никогда не бывает в действительности так много, как они хотят показать, ибо некоторые из них обитают только в чужих разумах, а когда наступает время драться, они тают и сливаются друг с другом, и пропадают, и после этого они суть одно.

Я: Почему же мы с тобой еще не видели ничего столь странного?

V. R. T.: Я же видел.

Я: Но что именно ты видел, пока был со мной?

V. R. T.: Птиц, животных, живые деревья и Детей Тени.

Я: Ты имеешь в виду звезды. Если увидишь еще что-то необычное, ты скажешь мне об этом, не так ли?

V. R. T.: (Кивает.)

Я: Ты необычный мальчик. Ты ходил в школу, когда жил у папы на Французском Причале?

V. R. T.: Иногда.

Я: Ты почти мужчина. Ты никогда не задумывался, чем тебе заняться в ближайшие несколько лет?

V. R. T.: (Плачет.)

На последний вопрос я не получил ответа, потому что мальчишка ударился в плач. Я пришел в такое замешательство, что на миг приобнял его рукой за плечи и отошел от огня, оставив его в одиночестве где-то на полчаса. Я бродил в кустарнике, и крупные, блестящие, лиловато-синюшные, точно губы покойника, черви бесшумно извивались у меня под ногами в ночи [57] Несомненно, что Марш, сам того не понимая, наблюдал аборигенов-оборотней Сент-Анн (но, видимо, не Детей Тени, чье базовое состояние представляется аналогичным грибковым спорам) в их исходном недифференцированном обличье, способном трансформироваться в любое иное. . Приходится признать, что вопрос был ужасно дурацкий; действительно, а чем бы он мог заняться, сын попрошайки, не получивший даже начального образования? Он, правда, умеет читать – он листает некоторые мои тексты по антропологии, а я задаю ему вопросы и подчас получаю ответы более меткие и интересные, чем у среднестатистического студента. Но почерк у него ужасный – я подсмотрел в его старой школьной тетради, занимающей почетное место в его крайне скудном багаже.

11 апреля . Насыщенный событиями день! Я должен обуздать свою привычку перескакивать с предмета на предмет и изложить их все в хронологически верном порядке. Когда ночью я вернулся в лагерь (вижу, что вчерашняя запись оборвалась на моих блужданиях по кустарниковым зарослям), мальчишка уже спал в отведенном ему мешке. Я подбросил хворосту в костер, перемотал и заново прослушал воспроизведенную на предыдущей странице пленку, потом залез в свой собственный мешок. За час до рассвета нас разбудил какой-то шум – мулы растревожились. Я взял фонарик и легкое ружье, а мальчишка выхватил из костра две пылающие хворостины. Мы побежали на звук. Я ничего не видел, но обонял противный запах гниющего мяса и слышал, как в той стороне возится и убегает какое-то крупное животное – едва ли это мог быть один из мулов. Когда мы добрались до них, оказалось, что они насквозь пропотели, а один порвал свою уздечку, хотя далеко, по счастью, не ушел. Как только рассвело, мальчишка поймал его и пригнал обратно, хотя даже у него это отняло почти час. Два оставшихся мула жались к нам, точно домашние животные, что ищут защиты у хозяев.

Мы перелопатили все кругом и обнаружили, что ничего не обнаружили. Конечно, о том, чтобы еще поспать, не было и речи. Мы открепили палатку, навьючили мулов и первый час шли вспять по собственным следам – я настоял на этом, желая посмотреть, нет ли там признаков присутствия какого-то крупного хищника. Мы увидели кошку (с тех пор как я перестал стрелять по ней, она заметно потолстела) и нашли затоптанные следы существа, которое мальчишка определил как огненную лису. Я сверился с моим «Полевым справочником по животному миру Сент-Анн» и решил, что под этим, скорее всего, понимается фенек Хатчисона, похожее на лису или койота большеухое животное, охочее до падали и домашней птицы.

После этого мы основательно продвинулись вперед. Почти за час до полудня мне посчастливилось застрелить самого крупного за всю экспедицию зверя, не зарегистрированного в «Полевом справочнике», но внешне сходного с земным азиатским карабао [58]. Я уложил его одним метким выстрелом из тяжелого ружья в голову. Отшагав расстояние, отделявшее меня от зверя, я понял, что оно составило целых триста ярдов!

Я был очень горд собой и тщательно исследовал добычу. Пуля поразила крупного зверя прямо за правым ухом. Череп даже здесь был так массивен, что полностью пуля его не пробила; вероятно, пока я шел, животное еще некоторое время было живо. В пыли под каждым глазом остались широкие потеки чего-то вроде слезной жидкости. Изучив рану, я подцепил пальцем одно веко и увидел, что глаза у зверя с двойными зрачками, как у некоторых земных рыб, и когда я коснулся нижних сегментов одного из них, они слабо шевельнулись, а это означало, что зверюга еще трепыхается. Для остальных жизненных форм этого мира двойные зрачки не слишком характерны, поэтому я предположил, что они возникли в результате адаптации к жизни в водоемах.

Мне захотелось забрать голову, но об этом не могло быть и речи: мальчишка и так был готов разрыдаться (его большие, изумительного зеленого оттенка, глаза наполнились крупными слезами), вообразив, что я намерен нагрузить мулов целой тушей, весившей добрых пятнадцать сотен фунтов, и принялся меня отговаривать, указывая, что животные не вынесут такой нагрузки. В конце концов мне удалось убедить его, что я оставлю на месте внутренности, голову (ах, как я сожалел об этих великолепных рогах!), ребра, да и все остальное, кроме самого вкусного мяса. Тем не менее мулам очень не понравились запах крови и дополнительный груз, и мы с ними повозились больше, чем я мог ожидать.