Эрик Ингобор - Этландия

— Обожди в коридоре… Буду отпускать ей блюда, так и быть шепну…

Август стоит в коридоре и ждет… Звенят тарелки, носятся кельнерши… В коридоре вместе с запахом блюд разносятся крики: «Две порции сосисок!..», «Консомэ раз» — и задорно грохочут подносы. «Ростбиф — два».

Берта все не идет… А мимо мчатся яства, от их вида кружится голова… словно в тумане бегут, обгоняя друг друга… цыплята… сосиски… отбивные… антрекоты… Антрекот вырывается, нажимает… идет голова в голову с цыпленком… Обгоняет… приходит первым к финишу… двери.

За что ему мстит Стефа?.. Повар придумал ужасную пытку… Он поставил человека, не евшего вторые сутки, к стене коридора, к бесконечному потоку блюд… Их зарумяненные бока… впиваются, как раскаленные клещи… И отбивные котлеты, плавающие в соусе… похожи на дыбы, на которых выкручивают руки… А запах сосисок вонзается как иголки под ногти…

— Август!.. — с подносом подбегает Берта. На подносе дымится какая-то необычайная рыба… Ее пар обволакивает лицо Августа…

— Ты подожди, постой вон там в углу, сейчас горячка. Не могу вырваться. Не дай бог, увидит хозяйка…

Август стоит в углу у двери в зал ресторана. Берта, проходя мимо него, каждый раз что-нибудь нежно шепчет… Когда на ее подносе стояли салаты и консомэ, она, сделав в шутку страшно ревнивое лицо, шепчет:

— Не заглядывайся на кельнерш!

И вот уже бежит мимо столиков… Как они, негодяи, смотрят на нее… Вот тот, с усиками, впился глазами в ее ноги и подмигивает другому. Потом оба оборачиваются и смотрят ей вслед, на ее покачивающиеся бедра… Дать бы по морде этому «с усиками…»

Опять несется Берта… высоко подняв поднос с пуляркой.

— Скоро освобожусь!..

Она ставит пулярку у самой двери, там сидит плотный, лысый господин. Август его знает. Это чиновник Шобер. Берта наклоняется, расставляя посуду. И Шобер жадно заглядывает туда, где опустился воротник кофточки. Чиновник Шобер говорит Берте:

— Берта, я сватаюсь за вас. У меня солидная должность… Я чиновник, статистик… статистик смертей… Меня не поразит кризис… Меня кормят самоубийцы..

— Господин Шобер, ведь это очень мрачная профессия.

Господин Шобер гладит ее руку…

— Я вам спою, как шарманщик:

Проходя мимо Августа, Берта говорит:

— Не ревнуй… Мы должны быть приветливыми с завсегдатаями нашего ресторана. Так велит хозяйка… Успокойся, я не выйду за него замуж… Еще десять минут, и я освобожусь…

Август голоден, но какой Ромео будет просить обед у Джульетты или полкроны… Любовь нельзя в Вене начинать с этого… Надо быть Ромео… Надо сделать веселое лицо… Ибо Берта может найти парня, который ей сам даст крону… А этот чиновник, кормящийся самоубийцами, серьезно хочет на ней жениться… Что он ей говорит…

За углом от ресторана с такой силой сдерживаемая Августом бодрость растаяла, и ноги налились, стали тяжелыми… Он чувствует, что пошатывается. Справа и слева вдруг выплывают злые лица и что-то кричат… Да. Да, что он пьян… Наступил на ногу, толкнул даму, что его пора отправить в участок. Август шел и извинялся. И не мог не качаться. Из головы не выходил один взгляд Берты… Это было вот сейчас… Провожая его из ресторана, она вышла на улицу. Подъехала машина. Из нее вышла дама и господин. Берта смотрела на женщину — Август на глаза Берты. От ее взгляда на разодетую, счастливую, довольную женщину, лениво поправляющую перчатку, от этого взгляда Берты стало нестерпимо понятно: «Нужны деньги. Немедленно! Большие деньги». Чтобы она, Берта, была счастливой. Чтобы не смотрела большими глазами голодной собаки на чужое счастье… на чью-то теплую жизнь…

Когда желудок несколько дней пуст, начинается дьявольская штука… Мир, окружающие вещи начинают казаться съедобными. Август больше не мог шагать, пробиваться сквозь поток людей. Отошел и, плохо соображая, оперся о стену… В голове все завертелось. Закрыл глаза… Берта стояла где-то на высоком холме… вся залитая солнцем. Ветер вздувал ее платье и открывал колени. Как смотрят противно чьи-то глаза на ее колени. «Берта, любимая, как она хороша». Потом видения, назойливые кошмары заслонили Берту, мелькали ростбифы, сосиски, отбивные котлеты, дымящаяся рыба — все это ураганом неслось на Августа… Кто-то грубо его дернул. Август с трудом открыл глаза… Увидел ставшую какой-то зеленой улицу. Перед ним стойл полицейский. Он приказывал покинуть страну видений.

За стеклом витрины зоологического магазина стояли аквариумы, клетки. Человек за витриной заботливо сыпал просо в клетку птиц, а потом, наклонившись над аквариумом, давал корм рыбам. Рыбы медленно поднимались вверх и воровато поглощали его.

Август завидовал рыбам, опершись на барьер у витрины. Здесь не прогонят. Надвигалась грузная сонливость, Он тяжело поднимал голову, смотрел на клетку — и видел себя сидящим в клетке.

Потом поглядел на аквариум, и вместо золотых рыбок в аквариуме плавал он в виде редкой породы водяного человека. Его кормили десятки служащих.

Из магазина вышел старичок. Он видел, как у витрины падал молодой парень. Старичок покачал головой.

— Сильная буря… Какие молодые дубы валятся.

Бросился, с трудом поднял Августа… Вернулся в магазин, оттуда вынес воды и, поддерживая уже очнувшегося Августа, повел через дорогу в сквер, где усадил его на скамью.

— С голоду… Знаю, сам падал. Плохо, плохо! Надо придумать заработок какой-нибудь. Я тоже чуть не подох, вот блохи спасли. — Старичок наклонился и тихо сказал:

— Я блохолов. Только ты не болтай, а то кто-нибудь отобьет заработок.

— Вы, что же, морите их?

— Кого морю?

— Блох! В квартирах, где они заводятся… истребляете?

— Нет, я их ловлю.

— Для чего?

— Для еды.

Август подумал: «Неужели с голоду едят блох?»

— Но ведь это очень невкусно.

Старичок покачал головой:

— Наоборот, наверно, очень вкусно, если этот корм предпочитают всем другим.

— Кто предпочитает?

— Видели в магазине, рыб, птиц? Ну, так я ловлю водяных блох. Ловлю на прудах, на реке и продаю в зоологические магазины.

Старичок посмотрел на Августа и вздохнул:

— Домой доберетесь? Где живете?

— Жил в Замостье, в углу за 15 крон. Сегодня выбросили, неплачено за два месяца.

— И работы нет?

— Нет.

— А как зовут тебя?

— Август.

— Вот что, Август: пойдем ко мне, переспишь, может быть что-нибудь найдется поесть. Да о работе подумаем. Мне одному тяжело: спина старая, на прудах болото, сырость. Может, помогать будешь? Заработок ничего. Но трудная работа, честно скажу.

Шагающий в вечерней толпе Шобер напевает: