Сара Ведлер - Созерцатель. Вечная молодость

— Пойду на улицу, осмотрюсь. — Скиннер отходит от окна и покидает комнату, не дожидаясь ответа.

Я смотрю ему вслед до тех пор, пока он не закрыл дверь. — Было очень мило с твоей стороны, вступиться за Сая, — говорю я Пейшенс.

Она смотрит на меня и улыбается. — Сначала он показался мне странным, — признается она. — Было непривычно, что вдруг у нас появился еще кто-то. Но сейчас, после всего, что мы пережили, у меня такое ощущение, как будто он всегда был с нами.

— Он и был с нами.

— Да, но я имею в виду… — Она пожала плечами.

— С ним приятно и легко находиться рядом, — говорю я, даже не подумав.

Однако Пейшенс не поняла истинное значение этих слов. Может, она еще слишком молода, может, слишком простодушна. Но она, сонно улыбаясь, укутывается в изношенные одеяла. — Да, ты права. Его легко любить.

Я слушаю, как Мали лакает воду из старой жестяной миски, которую откуда- то достал Натаниель. На ужин моей собаке перепал хлеб, не идеально конечно, но в нашем случае совсем не плохо. Стуча и скребя лапами по деревянному полу, она забирается ко мне в постель и начинает ластиться. Я кладу руки на ее всклокоченную шерсть и отворачиваюсь, когда она, зевая, обдает меня волной своего несвежего собачьего дыхания.

— Спи, девочка, — тихо шепчу я. С соседней кровати раздается голос Пейшенс, которая бурчит что-то похожее на согласие. Бросаю взгляд на нее, затем на пустую кровать рядом со мной. Скиннер все еще не вернулся. У меня нет часов, но я уверена, что он отсутствует уже минимум два часа. Я осторожно поднимаюсь на поврежденную ногу, крадусь к двери и открываю ее. — Сай? — тихо спрашиваю я.

Никто не отвечает. Могу только надеяться, что эти два забияки не вышли за дверь, чтобы по-мужски разобраться друг с другом.

— Сай, — шепчу я снова. — Ты где-то здесь?

В следующее мгновение второй созерцатель появляется из темноты и подходит ко мне. Я в удивлении смотрю на него, как убедительно у него получилось стать невидимым, несмотря на то, что он по-прежнему одет в синий костюм, который ему выделил отец Пейшенс.

— Мастер маскировки, — улыбаясь, говорит он. — Так меня называли в школе. А тебя как называли?

— Ботаником, — признаюсь я.

Сай тихо смеется. — Я бы с удовольствием на это посмотрел, но боюсь, ты была там на несколько лет позже, чем я. Пейшенс ведь у тебя первая, не так ли?

Я киваю и снова заглядываю в комнату.

— Скиннер исчез.

Сузив глаза, Сай мимо меня заглядывает в темную комнату.

— Я знаю, видел, как он ушел. Куда он собирался?

Я рассказываю, что Скиннер просто хотел оглядеться вокруг.

— Иди к ней, — в конце концов, говорю я. — Я поищу его.

— Давай, найди его. А то вдруг он возьмет и преспокойно приведет сюда своих друзей купидов. — Он бросает на меня беглый взгляд, а затем наклоняется и быстро и тайком целует меня. — Будь осторожна.

Мы расстаемся, и я спускаюсь вниз. Из других комнат, мимо которых я прохожу, не слышно ни звука. Вполне возможно, что мы единственные посетители, остановившиеся на ночевку. По крайней мере, я не вижу причины, по которой люди должны ехать в Ничью Землю. Здесь повсюду одинаковая нищета, грязь, болезни и смерть. Это одна из тех реалий об этом месте, которые я изучала в школе. Но, кажется, есть еще кое-что, о чем нам не рассказывали учителя. Мне вспоминается дамба, о которой рассказывал Скиннер, о том, как жители Ничьей Земли все время отстраивают ее и, несмотря на явное превосходство города, не дают себя запугать. Им должно быть ясно, что они никогда не смогут высушить Лондон, но также знают, что у них нельзя будет забрать Темзу, поэтому используют ее как символ своего сопротивления. У меня по рукам пробегают мурашки, я даже не могу объяснить почему.

Я добираюсь до лестницы и как можно тише спускаюсь по ветхим ступеням вниз. Немного хромаю, поэтому держусь за перила, хотя не похоже, что они могу выдержать мой или еще чей-то вес. Спустившись вниз, останавливаюсь и прислушиваюсь. Из гостиной доносятся звуки, и через щель под дверью пробивается свет. Я осторожно подхожу ближе. Звуки превращаются в голоса и звон бокалов. В голове непроизвольно всплывают вспоминания о баре для рабочих в Хайворте, который купиды быстро и беспощадно взяли под свой контроль. Бедный хозяин умолял нас о помощи, а мы совсем ничего не могли для него сделать.

Каждому преступлению предшествует другое преступление.

Скиннер может говорить что угодно. У меня не получается найти в купидах хоть что-то хорошее, понятное, что-то, что заставило бы меня пощадить их. И в нем тоже нет, если поймаю его сейчас вместе с ними.

Я подхожу ближе к двери и осматриваюсь в поисках чего-то, что могло бы послужить мне оружием. Лестничная клетка почти пуста, однако на старом комоде, у которого вместо ножки вставлена деревяшка, стоит бутылка со свечкой внутри. Убедившись, что дверь в комнату для гостей еще закрыта, тихо пробираюсь к комоду и задуваю свечу. Так как здесь все сделано из дерева, я смачиваю пальцы слюнями и гашу еще тлеющий фитиль, а бутылку беру себе. Оценивая тяжесть бутылки, прикидываю, что, в крайнем случае, я бы могла уложить ей одного нападающего. А если она расколется, то у меня будет еще более эффективное оружие. Я прячу бутылку за спиной, иду обратно к двери и берусь за ручку. В этот момент в гостиной слышится женский голос, хриплый и грустный. Сначала я подумала, что она плачет, но затем мне удается расслышать слова. Она поет.

— Останься со мной, — поет она. — Быстро наступит вечер. Станет еще темнее, господин, останься со мной.

Пытаясь не отвлекаться на ее жалобную песню, еще крепче берусь за ручку.

— Когда мне никто не может помочь и даже утешение ускользает…

Я осторожно поворачиваю ручку. Раздается тихий скрип, легко заглушаемый голосом женщины.

— … Помощник беспомощных, ох, останься со мной.

Немного приоткрываю дверь. В темный коридор проникает свет свечи. Присмотревшись, начинаю различать происходящее в зале. Поющая женщина сидит на табуретке перед окном и играет на инструменте, выглядящем так, как будто он самодельный — разные по толщине струны, натянутые на отшлифованную деревянную доску. В гостиной несколько столов, за которыми сидят мужчины. Все как один смотрят угрюмым невидящим взглядом, держа перед собой кружки и потрескавшиеся стаканы. За барной стойкой стоит тот же человек, что и прежде. Он дергает себя за бороду, слушая певицу. А перед ним, за наспех сколоченной стойкой сидит Скиннер. Он тоже держит стакан в руке и совсем не замечает поющую женщину либо пытается игнорировать ее, насколько это возможно. Он сидит в одиночестве. Купидов нигде не видно.

— Короткая жизнь быстро течет навстречу своему концу. — Причитает женщина, закрыв глаза. — Все друзья угасают, вся слава проходит.