Манон Фаржеттон - Десять дней до конца света

Уж лучше сжечь сетчатку, чем встретиться со своей подлинной сущностью.

Ч – 153

Беатрис и Марк Перрен-Соваж лавируют среди машин и колоссальной толпы, прибывающей пешком. Наконец они выезжают на дорогу над большим пляжем, где Беатрис ставит мотоцикл на прикол.

Она смотрит сверху на людское море, под которым не видно песка. Семьи с детьми гуртуются справа. По центру – гуляки, которых она разместила ночью, а рядом – траходром, и граница между этими двумя зонами весьма зыбкая. Мощные колонки изрыгают музыку техно, которую, кажется, никто не слышит. Утром всегда спокойнее. Вот когда темнеет, тогда-то и высвобождаются инстинкты.

Пробравшись между спящими, Беатрис находит Карен в домике спасателей на сваях. Человек десять пожарных днюют и ночуют здесь, а для полицейских и жандармов он стал местом сбора.

– Беа! – кричит Карен, завидев ее с маленькой терраски. – Как ты?

– Лейтенант, – коротко приветствует ее Беатрис.

Карен с каждым днем становится фамильярнее, как будто все социальные барьеры рушатся для нее один за другим. И каждый раз, встречая ее, Беатрис замечает, что тяга юной коллеги к этой толпе всё очевиднее. Рано или поздно она растворится в ней. Завтра. Послезавтра. Утонет в потоке плоти и больше не выплывет.

Беатрис поднимается по лесенке в домик, где ее ждет Виржиль Гилем.

– Как прошла ночь?

– Резня. Человек пятнадцать погибли в драке. Еще порядка тридцати в коллективном самоубийстве, которое мы проморгали. И постоянно оказываем помощь раненым. Только для этого мы теперь и нужны.

– Что вы сделали с телами?

– Первых бросали в воду. Волны вынесли их на берег. Так что мы реквизировали склад, там, по другую сторону шоссе.

– Ок. Мы сменяем тебя, Виржиль. Марк – врач, он нам сегодня поможет. Ты пока иди домой…

– Тебе напомнить, что ты тоже провела ночь на ногах?

– И?

Виржиль слабо улыбается, закатывает глаза.

– Я посплю здесь, в уголке, – тихо говорит он. – Разбудишь меня, если понадоблюсь, ладно?

– Обещаю.

Беатрис заглядывает за дверь. Внутри четверо пожарных отдыхают кто на чём. Она выходит. Осталось около недели. Сколько еще народу соберется на этом клочке побережья? В какой-то момент просто не хватит места. Беатрис представляет, сколько будет утопленников, когда нажим сверху пляжа станет слишком сильным и людям, осевшим у самого берега, ничего не останется, как войти в воду. Да ведь и сейчас во время прилива вспыхивает паника.

Она переводит взгляд на правый край пляжа, где пары – и не только, есть и трио, и квартеты – занимаются любовью, не заботясь о том, что на них смотрят. По зардевшимся щекам Виржиля она догадывается, что туда он ночью не наведывался. Он всегда был стыдлив, до такой степени, что порой она спрашивает себя, не девственник ли он в свои сорок с хвостиком. Стащив торчащий у него из кармана свисток, она вталкивает лейтенанта внутрь – пусть отдохнет.

– А ты не побоишься пойти туда посмотреть, всё ли в порядке? – спрашивает она Карен.

– Нет.

Беатрис поворачивается к Марку.

– Раненых собрали у входа на пляж. Если я наткнусь на что-то экстренное, вызову вас свистком, хорошо?

– Договорились.

Врач тотчас покидает мостки и принимается за работу.

Беатрис и Карен следуют за ним, потом сворачивают к западной части пляжа. Они продвигаются медленно, то и дело встряхивая неподвижные тела, чтобы проверить, живы ли они. Им уже попались три мертвеца, и они пытаются запомнить их местоположение, чтобы на обратном пути перенести на склад. Беатрис старается ничего не принимать близко к сердцу, но с каждым трупом ком в горле набухает всё сильней – особенно при виде последнего, судя по всему, задушенного. Кто его убил? Сам ли он попросил об этом? Она никогда не узнает. Карен же непрошибаемо серьезна. Чем ближе они к краю пляжа, тем чаще она оглядывается на начальницу, и наконец та, не выдержав, спрашивает:

– Да?

Карен слабо улыбается. Она остановилась. Беатрис тоже. Девушка молчит, и Беатрис настаивает:

– В чём дело?

– Я тебя поцелую.

Это не вопрос, не просьба, и Карен подкрепляет слова делом. В другое, нормальное время Беатрис мягко оттолкнула бы ее. Но от нормы остались лишь воспоминания, и она не противится поцелую, даже приоткрывает губы, впуская кончик языка Карен.

– Я люблю мужчин, Карен.

– Я знаю. Но я не хочу умереть, не поцеловав тебя.

Беатрис не смущают ни пропасть в двадцать лет между ними, ни такое явное желание Карен. Сама она его не чувствует. Но ведь через неделю конец света, и она испытывает к своей коллеге достаточно нежности, чтобы раскрыть ей объятия. Карен с готовностью укрывается в них, утыкается лицом в шею Беатрис. Так кротко и трогательно.

– Ты останешься здесь, да? – помолчав, спрашивает Беатрис. Карен кивает. Беатрис прижимается лбом к ее лбу. Словно впервые видит в этой неизведанной близости лицо Карен и, взволнованная, в последний раз приникает губами к ее губам. Они разжимают объятия почти нехотя. Не сказав ни слова, Беатрис поворачивается и уходит.

В ее груди непривычно часто стучит сердце. Значит, оно у меня еще есть, думает она. Сама того не желая, Карен разбудила в ней свойственную человеку надежду, которую ей теперь трудно подавить. Надежду любить и быть любимой.

Ч – 126

Браим с тревогой посматривает на стрелку уровня топлива. Он экономит бензин, выключает двигатель, когда это возможно, но в пробках выгорает много, и они уже давно едут на резерве.

– Нам нужно топливо, – сообщает он.

– В резервуарах бензоколонок вряд ли что-нибудь осталось, – говорит Лили-Анн.

– Можно перекачать из бака брошенной машины? – предлагает Сара.

Браим кивает. Он, конечно, и сам об этом думал и так и сделает, если они не найдут другого выхода, – ему претит мысль нарушить закон, даже за неделю до конца света.

За четыре дня они как-никак преодолели больше трехсот километров. Браим включает навигатор, чтобы точнее установить их местоположение. Карта на экране долго не высвечивается, завис разграфленный серый фон с иконкой загрузки, которая так и крутится без конца. Через несколько минут безрезультатного ожидания он выключает прибор.

– Спутники вышли из строя, – констатирует Лили-Анн.

Она поднимает встревоженный взгляд к неумолимой синеве неба. Браим читает на ее лице вопросы, которые сам уже перестал себе задавать: узнают ли они, что на самом деле происходит, прежде чем взрывы доберутся до них? Хотят ли они знать? Он – нет. Он не видит интереса все оставшиеся дни терзать себе мозги, пытаясь понять причины. И потом, ему всегда нравились тайны. Он из тех, кто восхищается фокусом и не ломает голову, в чём подвох.