Артем Углов - Предел прочности. Книга четвертая [СИ]

Курящаяся трава, полулежащее тело девушки-провидицы и туман за окном. Мир, в которой я провалился однажды: то ли сон, то ли явь. И Марионетка там была, стоящая за дверью, и завывающая на разные лады:

«Открывай, мы пришли. Открывай? Открывай! Он нас звал? Звал!!! Мы пришли, открывай».

Помнится, тогда я не открыл, но Тварь все равно проникла в комнату и откусила несчастной Элеонор голову. Откусила и выпила, словно коктейль из трубочки, лишь тело дергалось в конвульсиях. Девушка умерла в каждой из двух реальностей и не понятно, в какой раньше. Врачи сказали, сердце у нее было слабое - «хороший» диагноз, а главное пространный, которым можно многое объяснить.

Мир клубящегося тумана и старинных вещей, заметно потрепанных временем: люстры, паркет, массивные канделябры по углам. Всюду, куда не брось взгляд, потемневшее от возраста дерево, да покрытый ржавчиной металл.

Это было тогда, а здесь и сейчас голый бетон под ногами. Местами крошащийся, местами покрытый темными пятнами и плесенью - вида мерзкого, с длинным ворсом, шевелящимся под порывами несуществующего ветра.

Плохое это место, опасное – все инстинкты об этом кричали. Нельзя здесь надолго задерживаться, поэтому заставляю себя подняться. Иду еле-еле, переставляя ватные конечности, которые уже даже и не ватные – чужие, словно отсидел или отлежал их.

Вспомнил провидицу Элеонор, которая жаловалась, что не чувствует собственного тела. Вот и со мною приключилось похожая история. Подошвы ботинок буквально шаркают по полу, а руки повисли безвольными плетьми.

Нечего, мы сможем, Петруха, выдюжим - оно ведь, бывало, и хуже, когда от боли рассудок мутился. И только подумал об этом, как споткнулся и упал на ровном месте, не дойдя пару шагов до первой ступеньки. Завалился плашмя, но даже толком удара не прочувствовал.

Лежу на животе, раскинув руки в стороны, и смотрю в серую пелену. Стена тумана клубится, дрожит живой биомассой. Всматриваюсь в постоянно меняющиеся очертания, и мнится мне, что вижу человеческие лица: смеющиеся, гневные, открывающие рты в беззвучном крике - калейдоскоп масок, бесконечно сменяющих друг друга.

Образ немолодой женщины, с гусиными лапками в уголках глаз, и ртом, искривленном в вечном недовольстве. Её лицо проявляется все чаще, демонстрируя настойчивость, пытаясь поймать мой взгляд. Тянется ко мне серым отростком, стелясь по полу, дергаясь и извиваясь, словно дождевой червь. Запрокинутая голова, растопыренные руки, изогнутая спина - бесформенный сгусток медленно но верно обретает черты человеческого тела.

Бездна… Прав был Ницше, когда предостерегал от игры в гляделки. Если долго в тебя вглядываться, ты не оставишь и шанса. Спешно закрываю глаза, и даже стараюсь не дышать, но уже поздно…

Легкий шлепок об пол, а за ним следует бессвязное бормотание:

- А я ему говорю – позвонишь, а он не звонит. И ведь обещал.

Шлеп-шлеп… шлеп-шлеп.

- Говорю ему, сам позвонишь, а он не звонит. И номер взял, а не звонит, - возбужденный голос тараторит безостановочно, повторяя одно и тоже раз за разом, с легкой горячностью, свойственной женщинам, что спешат поделиться накопившимися новостями с подругами.

- Позвонишь, а он не звонит.

И снова шлеп-шлеп. Слишком странные шаги для человеческого тела, излишне тяжелые, с заметной задержкой, словно существо долго решается, прежде чем опустить ступню.

Лежать здесь и ждать, когда оно уйдет? А если не уйдет, еще и наткнется на меня случайно. Голову откусит, как Марионетка той же Элеонор и поставят Воронову посмертный диагноз за слабостью сердца.

Нет, нельзя разлеживаться, дожидаясь неизвестно чего, потому как плохое это место, совсем плохое. Вперед нужно двигаться, вверх по ступенькам, благо лестница недалеко, каких-то пару шагов.

- А я ему говорю – позвонишь… и не звонит, хотя обещал – да, обещал, - лепечет голос, жадно делясь новостями.

Не оборачиваюсь и не смотрю в сторону говорливой женщины, раз за разом шлепающей босыми ступнями. Слишком уж жадно она цеплялась за взгляд, ловила его, словно угодивший в яму человек ловит конец веревки. Приподнимаюсь на локтях и начинаю ползти, оставляя позади сантиметры серого бетона. Не чувствуя боли в содранных ладонях, не чувствуя мелких цементных камушков под локтями, не чувствуя ничего.

А вот и первые ступеньки долгожданной лестницы, над которыми успело поработать время. Заметны участки крошащегося бетона, который ползет, отслаивается пластами, обнажая сетку арматуры.

- Позвонишь – а он не звонит, - продолжает лопотать женщина, пытаясь выговориться и донести для слушателей столь простую мысль. А мне что звонит, что не звонит – знай, продолжаю ползти. И если первые два марша дались с превеликим трудом, то к третьему уже приноровился, орудуя не только руками, но и ногами.

Шлепало далеко внизу и звуки голоса порою терялись, забывая отражаться эхом от клубящихся серых стен. С каждой пройденной ступенькой чувствовал себя все смелее и осмелел настолько, что таки решил подняться. Встал на трясущиеся ноги, и походкой пьяного эквилибриста продолжил путь.

Дело пошло заметно быстрее. Я уже не качался маятником, растопырив дрожащие руки в стороны. Ушел страх, появилась уверенность, а вместе с уверенностью вернулось забытое ощущение собственного тела. Не абсолютное, но вполне достаточное, чтобы продолжить подъем на своих двух.

Оставалось миновать последний марш, когда я остановился и отважился посмотреть вниз. Не знаю, что на это сподвигло: любопытство или обыкновенная человеческая глупость, но я таки это сделал, аккуратно опустившись на корточки, и высунув голову за край.

Внизу на ходулях расхаживала нескладная женская фигура. Точнее это я решил, что она на ходулях, потому как не могут быть нормальные ноги такой длины, в нарушении всех норм и пропорций человеческого тела. Только ходули не сгибаются, не имеют коленок и не обтянуты кожей с синими прожилками вен.

- … а он не звонит, - долетает до ушей обрывок бесконечного монолога.

Существо вышагивало, разведя уродливые конечности в стороны, словно намеревалось сесть на шпагат, но забыло об этом, да и пошло враскорячку, выгнув дугой тело и вытянув косматую голову на длинной шее. Оно явно что-то высматривало и принюхивалось, водя носом из стороны в сторону: вправо-влево, с резким поворотом назад, на полноценные сто восемьдесят градусов. На такое были способны только совы, ну или люди со сломанной шеей.

Да, мать, эка тебя жизнь потрепала. Кажется, теперь начинаю понимать, почему он тебе не перезвонил.

И вдруг существо дрогнуло - задрало морду вверх и уставилось прямо на меня. Уж не знаю, имелись ли у него глаза или лицо в привычном понимании этого слова. Некогда было разглядывать, потому как отпрянул назад и затаился, перестав дышать.