Михаил Савеличев - Проба на излом [litres]

– Я сделал так, как ты распорядился, мастер, – Ариэль качнулся в воздухе, преображаясь из человеческого лица с высоченным лбом, спадающими длинными волосами, усиками под слегка вздернутым носом и глазами, запавшими в глазницы, словно от долгих бессонных ночей, проведенных при свете свечи над очередной рукописью пьесы, в грубо высеченную из камня маску. – Они находятся все там, где ты велел, согласно плану.

– Не все, – Козырев потер пальцами опухшие от бессонной ночи глаза.

– Вот об этом я и хотел поговорить. То, что желаешь ты, – опасно для людей.

– Желания людей всегда опасны для других людей, – пожал плечами Николай Александрович и поморщился, ощутив ноющую боль в шее, на которой висел пульт ТЕМПЕСТа. – Делай свое дело дальше, дух.

– Столь погружение глубокое в иллюзии грозит им всем безумием, Просперо.

Николай Александрович усмехнулся – Ариэль упрямо продолжал называть его этим именем. Хулиганский псевдоним, взятый им, когда опубликовал «Причинную механику», чересчур маргинальную, чтобы подписывать своим именем и сопутствующими регалиями: доктор физмат наук, профессор и прочая… Впрочем, ничего из этого не помогло…

– Ну, что ж… тем лучше понимать друг друга мы начнем. Я уж давно безумен.

Да, с тех самых пор, когда ему, сотруднику Пулковской обсерватории, астрофизику с именем и репутацией, занимавшемуся звездными атмосферами и наблюдательной астрономией, вдруг пришла в голову идея взглянуть на проблему времени совершенно не так, как ее рассматривали в теории относительности, квантовой механике и физике вообще… Эйнштейн мне друг, но истина дороже!

– За десять здешних лет ты должен был забыть все то, чему они виною стали.

Николай Александрович сжал кулаки, недобро прищурился:

– Жены могилу и могилу… – он резко оборвал себя. – Такое не прощают, Ариэль. Ни в десять, и не в сто лет. Я как тот джин, что был в кувшине запечатан и поначалу обещал любого одарить, кто даст ему свободу… – Козырев вновь замолк.

Каменная маска потекла белесым паром, превратившись в полупрозрачное лицо:

– И что же дальше?

– Но времени так много пролетело, что вновь поклялся я сгубить любого, кто пробку подлую сорвет с кувшина и выпустит меня на волю. И вот я зол. И очень зол.

– Но все же не могу я, – полупрозрачный лик расплывался под порывами сильного ветра, но голос раздавался все так же ясно. – Не должен людям причинять вреда…

– Ни пользы, – довершил Николай Александрович. – Ты лишь машина и делать дело должен, если хочешь из расщелины континуума к себе домой вернуться. Я отключу тогда ТЕМПЕСТ на время. В том слово я тебе даю.

Чьи-то пальцы стиснули запястье Миранды:

– Вот. Ты, – больше похоже на рычание, чем на слова. – Наконец. Моя.

Девушка скорее от неожиданности, чем от страха, дернулась, попыталась высвободить руку, но ее держали крепко.

– Пусти, чудовище, Калибан, – прошептала она, стараясь не выдать своего присутствия отцу и Ариэлю. – Иначе я на помощь призову тот дух, что испепелит тебя!

– Нет. Не смеши. Не лги. Ты. Прячешься. Я знаю. Почему, – огромное мохнатое чудовище приблизило к Миранде нелепую башку со скошенным лбом и крохотными глазками. Толстые губы растянулись в усмешке, более похожей на звериный оскал, обнажив крупные крепкие зубы. – Не Калибан, я, я – Медведь. Из племени Медведя. Сколько. Повторять. Тебе. Я чую. Ложь.

Миранда закусила губу, упираясь ногами, но Калибан был сильнее. Намного сильнее. То, что он так медленно тянул ее к себе, являлось лишь грубой игрой.

– Давай. Давай. Облегчим. Муку. Детьми. Заселим. Всю. Округу.

Миранда исхитрилась и ударила Калибана ногой в колено. С таким же успехом можно пинать стальную опору ЛЭП-500.

– Вы. Мне. Должны.

– Нет ничего, что я должна тебе, мохнатый пень, – в отчаянии шептала Миранда, все еще надеясь, что борьба с Калибаном высвободит её из цепкой хватки огромных ручищ и не привлечет внимания отца с Ариэлем. – Ты должен мне, за то, что речь тебе я подарила… уж лучше б ты безгласым оставался, уж лучше б блохи по тебе скакали… лишай стригучий на башку твою свалился… чудовище… насильник… бегемот…

– Хо. Хо. Хо.

Калибан протянул свободную руку и вцепился в перьевой плащ Миранды. Сверкнула молния, яркий луч вонзился в грудь Калибана и отбросил в трясину, на торчащие железные остовы завязших в ней машин.

– Убей его, – бросил Николай Александрович Ариэлю и кинулся помогать Миранде, которая не могла подняться на ноги, оскальзываясь на мокрой траве. – О, дочь моя, в порядке ль ты?

Ариэль собрался в плотный переливчатый шар и завис над Калибаном, глазами-отростками наблюдая, как стонет и возится в грязи чудище. Острые края стальных ферм, копьями выпиравшие из трясины, вспороли его шкуру, и неожиданно яркая кровь испятнала бурую шерсть с белесыми проплешинами.

– Беги отсюда что есть мочи, – сказал Ариэль, и небольшой разряд впился рядом с Калибаном.

– Со мной все хорошо, отец, – Миранда стояла на ногах, а Николай Александрович внимательно осматривал ее плащ, поправляя неаккуратно вставшие на место перья. – Ах, Ариэль, не трогай ты его! Он осознал вину свою передо мною!

– Убей его! – Козырев свирепо повернулся к лежащему Калибану и висящему над ним Ариэлю. – Испепели! Развей! Иначе хуже будет! – Он потянулся к пульту ТЕМПЕСТа.

– Как прикажете, хозяин, – и Ариэль ослепительно вспыхнул.

Миранда зажала рот, чтобы не закричать.

Поросший мхом фундамент под опору ЛЭП-500 оказался единственным сухим местом. Сама опора лежала здесь же, вершиной погрузившись в топь, а ее четыре ноги задрались к низко нависающему небу. Присмотревшись, можно было разглядеть оборванные стальные канаты с трепещущими на ветру лохмотьями красных флажков.

Иван Иванович ощупал карманы в поисках сигарет, а когда ладонь легла на левую сторону груди, он вдруг понял, что его беспокоило. Боль. Тянущая боль за грудиной. Которая вступила с того момента, когда они взлетели с аэродрома Братска, и не отпускала до сих пор. Ему не сигареты курить, а впору валидол сосать. Впрочем, валидола тоже нет.

А что есть?

Есть он. Иван Иванович Наймухин, директор «Братскгэсстроя», Герой Социалистического труда, орденоносец, лауреат и прочая, прочая, не имевшее здесь и сейчас ни малейшего значения и смысла. И болото, что расстилается перед ним, больше похожее на поле яростной битвы, отгремевшая здесь не столь давно, чтобы топь успела окончательно поглотила остовы огромных машин. Виднелись проплешины фундаментов на вершинах щебенистых куч, покосившиеся столбы, обмотанные проводами с осколками изоляторов. Больше всего непривычный взор поразил бы колоссальный шагающий кран, похожий то ли на боевую машину марсиан, то ли на гигантского паука, который по собственной дурости забрел в болото, увяз по самое брюхо, но из последних сил все же приподнялся над черным зеркалом топи, да так и сдох, удушенный ядовитыми испарениями.